— Да нет… Ты не думай… Никаких адюльтеров. Я ж не дурак
— сук рубить, на котором сижу.
Вот оно что! Значит, Мариночка навещала бунгало, и не
единожды. А лоснящаяся физиономия охранника совершенно недвусмысленно намекала
на цель этих визитов. Кобелишко только тем и занимался, что рубил сук, —
ай, молодца! Выходит, не только латинские любовники под фламенко интересуют
пресыщенную шлюху, но и такие вот блондинистые дуболомы с квадратной челюстью —
под ирландскую джигу.
Пока Никита раздумывал над древней, как мир, природой
женщин, Толян встряхнул кассеты на руке и отобрал четыре из шести. Две были
благополучно водворены назад в тайничок, а четыре перекочевали на стол, поближе
к водке и черемше. Толян щелкнул пультом, и на щелчок тотчас же отозвался
средних размеров «SONY», укрепленный на кронштейне возле зарешеченного
кухонного окна.
— Ну что, посмотрим? У меня такие девочки —
закачаешься…
— Порнушка?
— Обижаешь. Эротика. Высокого класса. Сам снимал.
Камера, конечно, хозяйская, кровать тоже, но сюжеты — мои…
Сам снимал, все ясно. Наверняка в одной из спален (а то
сразу в нескольких). Сюжеты же, судя по всему, поставлялись прямо из койки.
— Ну че, смотрим?
Никита пожал плечами — ни «да», ни «нет». Но Толян
истолковал это единственно верным для него образом — «да», и не иначе. «Да» и
не иначе, как ответ на любой вопрос — счастливое заблуждение таких вот хорошо
экипированных секс-машин. Да, да, да…
Больше Толян ни о чем не спрашивал Никиту: благодарный
зритель не мытьем, так катаньем загнан в порнокинотеатрик, ему вручены
полагающиеся случаю поп-корн и пивко. Смотри и наслаждайся.
Особого удовольствия от первых кадров Никита не получил. От
следующих — тоже. Впрочем, самоделка с потугами на софтпорно не была лишена
некоторого изящества, насколько вообще изящными могут быть такого рода
культурфильмы. И главным в ней был не сам акт и даже не девочки, размазанные
Толяном по кровати, а сам Толян. Вернее — его тело. Бодибилдинг на заре туманной
юности и тренаж в стриптиз-клубе даром для доморощенного режиссера не прошли:
филейные куски и голяжки, взятые напрокат из греческих залов Эрмитажа, были
засняты со знанием дела. Но это же знание сыграло с Толяном злую шутку —
картинка не заводила, Никиту во всяком случае. Да и кого может вдохновить столь
неприкрытый нарциссизм?…
— Классно, да? — выдохнул Толян через минуту.
— Да уж… Большой мастер…
— Это ты в точку. Так что, спихнуть тебе брюнеточку? Не
пожалеешь.
— Воздержусь.
— Ваще-то верно… — неожиданно легко согласился
Толян. — Я б тебе ее и не отдал. Она — для меня… Такая девка… Та-акая…
Делить ее можно только с Господом Богом… И то не факт, что он для нее хорош…
«…Та-акую девку» Никита все же увидел. Спустя полчаса, в
ванной комнате, куда забрел, чтобы ополоснуть онемевшее от водки лицо. Сунув
голову под струю холодной воды, он несколько секунд с наслаждением отфыркивался
и потому не сразу услышал легкий шорох за спиной. Зато сразу почувствовал
чей-то взгляд на затылке. На какую-то долю мгновения Никите даже показалось,
что это Мариночка; из-за запаха, что ли? Вернее, его более резких, животных
отголосков… Или Эка, только она так неподражаемо умела выпускать из глубины
антрацитовых зрачков взгляды калибром 7,65.
Никита поднял голову и уставился в зеркало, висевшее над
ванной. В самой его глубине хорошо просматривалась девушка.
Не Эка и не Мариночка.
Нечто среднее.
Нечто среднее между Экой и Мариночкой, хотя, безусловно,
выдающееся.
Коротко стриженная брюнетка с темными глазами и смуглым ртом.
И ослепительно белой кожей. Ее красота была универсальной и потому — пугающей.
Такие отпадные девицы с одинаковой легкостью делают карьеру в модельных
агентствах и в спецслужбах.
— Привет, — сказал Никита, глядя в зеркало.
— Привет, — сразу же отозвалась она.
— Я занял ванную… Извините.
— Ничего…
Оборачиваться Никита не спешил. Девушка его не торопила,
терпеливо ждала у двери. А в чертовом зеркале, через которое он исподтишка все
еще пялился на нее, проявлялись все новые и новые подробности. Она была просто
великолепна, вне всякого сомнения, вот только красота ее казалась застигнутой
врасплох. Никита и сам не мог объяснить себе это странное ощущение. Может быть,
потом, когда он отдышится и волосы у него высохнут. Или девушка исчезнет из
гладкой поверхности стекла. Или исчезнет вообще…
Врасплох.
Вот именно. Очень точное слово.
А девушка слишком хороша. И не только для Толяна. Но и для
Господа Бога, пожалуй, тоже. Такую красоту даже хотеть нельзя. Даже думать о
том, чтобы прикоснуться к ней рукой, отяжелевшей от желания. Никаких низменных
мыслей. Только — смотреть и любоваться, прислушиваясь к ласковому холоду в
висках. Интересно, как она оказалась здесь? Или греческой статуе все-таки
удалось соблазнить мадонну из ближайшего зала «Искусство Испании XV-XVI веков»?…
Никита старательно закрутил кран, пригладил ладонями виски,
в которых все еще гулял ласковый холод, и только тогда повернулся к девушке.
Черт. Черт, черт…
Либо зеркало солгало ему, либо девушка успела приготовиться
к встрече лицом к лицу. Та же белая кожа, тот же смуглый рот — но какая
разительная перемена! Обыкновенная смазливица по сходной цене за десяток.
Черная овца в пару белой овце, осенявшей кухню своими далекими от совершенства
бедрами.
— Вы кто? — спросила девушка, глупо округлив рот —
как и положено овце.
— А вы?
Теперь, следуя овечьей правде жизни, она должна так же глупо
хихикнуть.
— Никто, — хихикнула девушка. — Просто в
гости заглянула к знакомому парню.
— Я тоже… Заглянул…
Разговаривать больше было не о чем. Никита потрусил к выходу
и на секунду — только на секунду! — задержался. Небольшая заминка, пародия
на давку у двери: вдвоем им не разойтись. Теперь она была близко, слишком
близко. Почти так же, как Мариночка, — тогда, на Корабельникоffской кухне.
Он вздрогнул, вспомнив одуряющий запах кофе и Мариночкины руки у себя на
коленях. И красива она была почти так же, как жена шефа. Вот только красота
Мариночки была красотой дьявола, красотой волка в овечьей шкуре. А здесь —
здесь шкура и вправду была овечьей.
Овца. Чертова овца.
Никита даже рассердился на себя. И на зеркало. И на девушку.
Чего только с пьяных глаз не померещится. Вот что значит воздержание, надо же,
дерьмо какое!…
* * *
…Он увидел ее еще раз рано утром, когда уезжал из
Всеволожского дома Корабельникоffа. Толян, очевидно, утомленный жаркой ночью в
овечьем стаде, даже не вышел его проводить. И слава богу, таким ясным тихим
утром полезно побыть в одиночестве.
