Шорох Квазимодо все-таки расслышал, приподнялся на локте. На полянке Теа натягивала одежду. Мелькнули тощие ягодицы. Девушка накинула болтающуюся мешком рубашку, обвязала бедра полосой драного шелка. Вор быстро лег, уткнулся носом в мешок – за подглядывание запросто последних зубов лишиться можно, да и возразить на такое нечего будет.
Рыжая скользнула под покров ветвей, свернулась на своем месте.
Квазимодо, только что твердо решивший подождать утра, не выдержал:
– Теа…
– Что еще, Полумордый? – хриплым шепотом рявкнула девчонка.
– Теа, я не знал. – На языке вертелись выражения пообходчивей, но сказал прямо: – Я про хвост ничего не знал. Прости, пожалуйста.
– Заткнись, я спать хочу, – буркнула рыжая.
Квазимодо показалось, что прорычала она чуть мягче.
Небо уже начало светлеть. Жутко хотелось спать.
* * *
– Все спит, – пробурчал фуа.
– Угу. – Квазимодо занимался своими обмотками. «Обувь» из стянутой ремешками лоскутьев ткани требовалось поправлять утомительно часто. Как же тот сапог уплыл? Вот век себе разгильдяйства теперь не простишь.
Миновал полдень. Солнце пекло так, что казалось, камни начинают трескаться. Безоблачное небо резало глаза своей синевой. Товарищи успели по разу сходить к ручью. Видать, и опять придется. Фуа от нечего делать пил даже больше, чем обычно. Квазимодо, пока не началась самая жара, успел поохотиться и даже подбить двух птах. Сейчас оставалось заниматься рукодельем и потеть. Рыжая спала в тени кустов как убитая. Видимо, превращение сильно выматывало.
Сидеть рядом с мрачным фуа было тяжеловато. Разговор не клеился. Квазимодо скоблил ножом ремешки, подгонял их поудобнее и раздумывал о будущем. Куда-то нужно идти. Может, Ныр и захочет отделиться, но сначала его нужно вывести в места поуютнее. А то здесь он дня за три весь ручей выпьет. Карта ничем мыслям вора не помогала – мало того что подсунули дрянную, сейчас местоположение беглецов можно было приблизительно определить как где-то у самого северного края потертого пергамента, где, кроме отпечатков жирных пальцев, ничего существенного изображено не было. А на юг двигаться глупо – там искать еще долго будут.
Теа проснулась, когда солнце уже сдвинулось к самому горизонту. Выползла из кустов, с хрустом потянулась, зевая во все свои сто два зуба.
– Как бы не переломилась, – мрачно и очень-очень тихо пробурчал фуа.
– Не. – Вор смотрел на рыжую, тонкокостную, кажущуюся выше, чем на самом деле, девушку и видел стремительное ночное существо, бесшумно летящее над травою, неуловимо мелькающие лапки в белых «носочках», стелющийся пышный хвост. Ничего похожего сейчас не было: угловатое тело, нечесаные прямые, как рыжая солома, волосы, обвисшая на костлявых плечах, некогда роскошная ткань рубашки. Разве что вздернутый нос…
Квазимодо понял, что на рыжую приятно смотреть. Нет, она, конечно, не красавица. Куда там, скорее уж наоборот. Но… может быть, она все-таки красивая, только как-то перевернуто?
Теа подозрительно посмотрела на глазевших на нее парней, поправила торчащий из-за пояса кинжал и скользнула в кусты.
Квазимодо смущенно отвернулся. Вот уставились – в этих холмах, да за решеткам подвальными совсем от приличий отвыкнешь.
Рыжая вернулась не скоро. Несла за задние лапы небольшого кролика.
– Ночью поймала. В «жгучке» висел, испортиться не должен.
Кролик попахивал, но так, самую малость. Квазимодо принялся его обдирать, фуа отправился за хворостом. Сдирая шкуру, вор понял, что слишком пристально следит за своими руками. Рыжая стояла рядом, с высоты своего роста оглядывала округу, блекнущую в первых тенях вечера.
– Теа…
– Вздумаешь еще извиняться, глаз выбью, – неожиданно зло зарычала девчонка.
– Не буду. За незнание я уже извинился, а больше я ничего плохого не говорил. Хвост у тебя и правда красивый, – неожиданно для себя и чрезвычайно опрометчиво ляпнул вор.
Рыжая глянула яростно. Квазимодо снизу вверх смотрел на нее, и в единственном глазу светился вызов. Теа отвернулась.
– Глупости не болтай. – Рыжая снова принялась внимательно оглядывать окрестности.
– Не глупости. Что вы меня то в глупости, то во вранье обвиняете? Ладно, не торчи как столб. Или, как благородная, рядом присесть брезгуешь?
Теа фыркнула:
– А я и есть благородная, Полумордый. Хоть и бегаю иногда на четырех ногах.
– Ну, ясное дело. Все вокруг благородные. У кого – четыре ноги, у кого – перепонки. Один я рожей не вышел да глаз проворонил.
– Хитрозадости у тебя на шестерых хватит, – пробормотала девушка, опускаясь рядом. – Ты как лошак костлявый, только придуряешься. Или, по-твоему, благородная леди подобных слов знать не должна?
– Знать-то должна. Да использовать по делу нужно. – Вор вздохнул и сообщил: – Я вот собираюсь бросить ругаться. Оставлю про запас пару словечек. А так – ни-ни. Воспитывать себя буду.
– Что так? – недоверчиво поинтересовалась рыжая.
– Да вот, как-то виноватым я себя чувствую. Ну, в замке и потом. Не перед вами, ясное дело. Я по уму все делал. А вот… Царапает что-то. Смешно, поди?
– Нет. – Теа бестрепетно положила на кроличью шкурку комок кишок, завернула. – Грязно там было, в замке. И потом, когда я змею убивала. И ты, и я грязи не боимся, да только выворачивало нас рядом. Предел всему есть. Нельзя переступать. Или хуже лорда Дагда со змеей станешь. Ныр не понял, чистым остался.
– Да, повезло Лягушке, – пробормотал Квазимодо.
Фуа вышел из кустов с охапкой хвороста, подозрительно посмотрел на сидящих над тушкой кролика спутников.
Квазимодо болезненно поморщился и сказал:
– Поговорить нужно. Давайте за ужином.
Птичек сожрали вместе с косточками. Несчастный кролик еще томился в земляной печи, прикрытый слоем углей.
– Вот что, благородные преступники, – решительно начал вор. – Всем нам троим пыток, кола, а то и чего похуже не избежать, если в Калатер попадем. Все это вещи печальные и в данный момент обязывающие нас к искренности. Я, Ныр, признаю, что должен был тебе сразу сказать прямо – леди Атра жить не должна. Не знаю, чем бы это тебе помогло, но получилось, будто солгал я. Тварь она была воистину колдовская – не знаю, как бы у меня самого рука лишить жизни ее поднялась.
– Я знаю, что она убийцей и мучительницей была, – едва слышно прошептал ныряльщик. – Но как подумаю, что ее больше нет, – вот здесь все болит. – Перепончатая ладонь легла на торчащие ребра. – Богиня она была, хоть и черная.
– Дураки вы, – хрипло сказала Теа, вытерла дрожащей ладонью рот. – Я думала, у меня сил не хватит. Я ведь тоже… жалела ее. Нет, дерьмо собачье, не жалела – тело ее хотела. Жадно хотела. Что уж сейчас – вы оба знаете, как низко я пала и прогнулась под магией ее проклятой. А сейчас жалость меня треплет. И жадность с сожалением. Отравила она меня навсегда.
