— Мне пора, — произнесла Лена. На этот раз —
заискивающе.
— Ага.
— Давай-ка я тебя поцелую…
— Да ладно… Без этого обойдемся.
— Как знаешь. Ну, пока.
— Пока.
— Увидимся.
— Ага.
Лена сунула листок с адресом в карман Пашкиных штанов и
направилась к машине, подгоняемая в спину безразличным «ага». А Пашка так и
остался стоять на обочине. На секунду он мелькнул в зеркале заднего вида, а
потом исчез окончательно.
Зато появились Гжесь с пьяным мэтром.
Операция по передислокации пьянчужек из гадюшника в
«шестерку» отвлекла Лену не только от грустных размышлений о Пашке, но и от
гораздо более тревожных — о пистолете, который лежал на дне ее рюкзака. Но
стоило ей только взять с места, как арабская вязь на рукоятке снова всплыла у
нее перед глазами. Не запутаться в ней было невозможно, и, сосредоточившись на
пистолете, Лена выказала чудеса экстремального вождения, небрежно обойдя джип
«Паджеро», джип «Фронтера» и фуру с финскими номерами. Сидящий рядом с ней
Гжесь Отделался возгласом «Ну, ты даешь, мать!», а осточертевший хуже горькой
редьки мэтр выдал сакраментальное:
— Эй, потише, не дрова везете!
Стоило только Маслобойщикову распахнуть украшенную вставной
челюстью пасть, как винные пары заволокли салон, а окна мгновенно запотели. И
Лена вдруг с яростью подумала, что пришел момент испытать вороненое арабское
сокровище на неуемном Маслобойщикове: на предмет принадлежности к семейству
огнестрельных.
А заодно и проверить, не зажигалку ли ей подсунули, не муляж
ли, не макет 1:1.
Хорошая мысль.
И почему она так взвинтилась, в самом деле? Не стоит
забывать, что муж у нее хотя и редкостный мудак, но все же актер. И играет он в
пьесах хотя и бесхитростных, но все же требующих реквизита. Хотя бы
минимального. Возможно, именно он и бросил пистолет ей в рюкзак, забыв
предупредить об этом. Правда, в нынешнем репертуаре «Глобуса» нет и намека на
детектив или драму на охоте, но чем черт не шутит.
И — главное — все это можно выяснить сейчас же, не сбрасывая
скорости.
— Это ты сунул его мне в рюкзак? — спросила Лена у
Гжеся, на секунду отвлекаясь от шоссе.
— Кого? — Гжесь все еще не мог прийти в себя от
нового стиля Лениной езды. — И смотри на дорогу, я тебя умоляю… Не
хотелось бы.., во цвете лет…
— Так это ты положил его мне?
— Да что положил?
— Пистолет.
— Какой еще пистолет?
— Обыкновенный.
Несколько секунд Гжесь раздумывал.
— А что, у тебя есть пистолет? — наконец выдавил
он.
— Ну.., как тебе сказать… Это я, собственно, и пытаюсь
выяснить… Так ты или не ты?
— Террористка…
Слово «террористка» Гжесь в последнее время употреблял
только в контексте их редких сексуальных ристалищ, и Лена поморщилась.
— Просто скажи…
— Ничего я не клал. Я что — сумасшедший, по-твоему? Подбрасывать
тебе оружие при наших нынешних отношениях…
Еще пристрелишь, с тебя станется…
— Значит, не ты…
Значит, не ты, дорогой муженек, значит, не ты… Что-то
похожее на этот ответ Лена втайне и ожидала услышать, но нельзя сказать, что он
обрадовал ее. Ситуация резво катилась под горку и из разряда почти безнадежных
грозила перейти в безнадежную абсолютно. Да еще сдобренную тяжелым, как
завшивленная окопная шинель, перегаром сивухи: очевидно, мэтр краем уха услышал
их разговор и оживился. И интимно свесил голову в просвет между сиденьями.
— Зачем оружие, цветов мы дети, да здравствуют любовь и
героин! — пропихнул замшелый психоделический тезис Вудстока Гавриил
Леонтьевич.
— Вы бы заткнулись, мэтр, — совсем невежливо
перебила Маслобойщикова Лена. — Иначе придется вас высадить. Или — в
лучшем случае — пристрелить.
Пристрелить — и дело с концом, на радость Светане. И всей
пекинской опере, не говоря уже о театре кабуки. Заодно будут спасены и
несчастные, ни в чем не повинные детишки, которым Маслобойщиков исправно
скармливал драматургическую, сикось-накось склепанную тухлятину. Но это не
решит ни одной Лениной проблемы, не решит… А их с каждым часом становится все
больше. Сначала — узелок с живыми вещами мертвого Романа, потом — пистолет.
Интересно все же, как он…
— Ты меня разыгрываешь, — донесся до Лены голос
Гжеся. — Какой пистолет?
Откуда у тебя может быть пистолет? Ну, скажи честно — ты
меня разыграла?
— Разыграла, — буркнула Лена только для того,
чтобы отвязаться от Гжеся.
— Я так и подумал… Ты у меня фантазерка…
В другое время Гжесь схлопотал бы по физиономии: за годы
позиционной войны Лена научилась бить наотмашь полным глухой неприязни
взглядом. В другое время, но только не сейчас: ведь пистолет действительно
тянул на чью-то нехорошую фантазию, бред, паранойю. И тем не менее он был.
Оставалось только выяснить, как чертова пушка оказалась в закрытом Ленином
рюкзаке. Если бы не ее дурацкая привычка никогда не заглядывать в него, если бы
не ее дурацкая привычка перетряхивать содержимое только по пролетарским и
профессиональным праздникам! Интересно, когда последний раз она производила там
ревизию? Ага, в середине прошлой недели, ориентировочно в среду-четверг, когда
самым предательским образом прорвался пакет с сахаром и ей пришлось вынимать
оттуда все вещи, включая карманное издание «Хазарского словаря» Павича, которое
несколько месяцев считалось безвозвратно утерянным. Нашлись также и
просроченные пригласительные билеты в галерейку «Лавиль», на дегустацию
австралийских вин.
Никакого пистолета в рюкзаке не было и в помине. Пятница
ознаменовалась появлением Романа Валевского, и ей вообще было не до рюкзака. То
же можно было сказать и о субботе, вернее — о ночи с субботы на воскресенье,
которую она провела в доме Валевского. А потом случилось известие о его смерти.
И все это время рюкзак был предоставлен сам себе.
Но…
Ясно только одно: пистолет появился именно в этот —
недельный — промежуток.
Лена почти не выпускала рюкзак из поля зрения, даже на
опознании тела Афы, даже на кладбище, у Афиной раскрытой могилы.
Рюкзак всегда был с Леной — за исключением того времени,
когда спала. И — за исключением единственной ночи на Фонтанке, 5 — спала она
дома. Если исключить Гжеся (а исключить его придется, как ни прискорбно это
сознавать), остается дом Романа. Ведь… Ведь недаром же ей показалось, что в
квартире кто-то был, когда она проснулась…
А если и правда кто-то был?
Кто-то, ночным татем прокравшийся по студии и аккуратно
захлопнувший за собой дверь.
