И о Романе, если сильно повезет, ведь почему-то же Роман
оказался здесь. Именно здесь.
— Меня зовут Сергей, — представляясь, парень даже
не обернулся.
— Я — Лена. А он — Павел.
Новый и такой неожиданный знакомый уже взбегал на крыльцо.
Он действительно жил по соседству от эллинга, где произошло убийство, да что
там, он жил в пугающей близости от него. Его дверь была следующей, она почти
вплотную примыкала к ангару с «Такарабунэ». А «Посейдон» стоял прямо напротив,
из чего Лена сделала вывод, что яхта, скорее всего, принадлежит Сергею.
— Это ваша яхта? — Пашка в который раз озвучил ее
собственные мысли. Пора бы к этому привыкнуть, а не вздрагивать, как будто тебя
застали за чем-то непристойным.
— Моя. А что?
— Просто. Красивая…
— Мне тоже нравится. — Сергей толкнул дверь и
посторонился, пропуская Лену и Пашку. — Прошу вас.
Это был точно такой же предбанник, какой они покинули всего
двадцать минут назад. Дверь в эллинг была приоткрыта, и Лена увидела небольшую
лодку с подвесным мотором. И широкий стапель — очевидно, место для зимовки
«Посейдона».
— Нам прямо, — мягко сказал Сергей, прикрывая
дверь в эллинг.
Наверх, в жилые помещения, вела неширокая деревянная
лестница. Поднявшись по ней, Лена с Пашкой оказались в просторной комнате с
окном во всю стену. Из окна открывалась широкая летняя панорама на Залив —
она-то и сглаживала впечатление от суровой обстановки: никаких фитюлек, никаких
утепляющих моментов, никаких занавесей с рюшами, скатерок и салфеточек. Ковра
на полу тоже не было, но светлые, хорошо подогнанные друг к другу доски пола от
этого только выигрывали.
Часть стены напротив окна занимал камин с парой фотографий в
солидных рамках.
Между фотографиями разместилась довольно сложная
конструкция, которую Лена почему-то приняла за астролябию: ничего другого в
голову ей не пришло. Еще одна стена была отведена под стеллажи с книгами, в
основном, как успела заметить Лена, — по кораблевождению, навигации и
судовым механизмам. Отдельную полку занимали внушительного вида атласы и лоции.
А всю картину немудреного обветренного быта дополняли кресло-качалка, круглый
стол и жесткий диван у стола. Ну, и еще морские приборы на стенах — тоже
довольно экзотические. Лене вдруг на секунду показалось, что это не просто
суровая обстановка, а хорошо продуманная суровая обстановка, рассчитанная на
экзальтированных любительниц малого каботажа. И незабываемых уик-эндов в
акватории Маркизовой Лужи.
Ведь есть еще и третий этаж, а уж там дамочек,
загипнотизированных волоокими барометрами и гирокомпасами, наверняка ждет
сексодром с золотыми рыбками в чреве водяного матраца. С тюленьими шкурами
вместо простыней. И кожей электрических скатов вместо наволочек.
Пока Лена размышляла о лукавых внутренностях дома, Пашка
бросил равнодушный взгляд на приборы с лоциями (что было довольно странно,
учитывая его так склонный к мужской романтике возраст) и устроился в
кресле-качалке. Лене достался диван, но садиться на него она не спешила.
— Кофе? — спросил хозяин, позабыв, что заманил их
в дом стаканом воды.
— Если можно…
Сергей направился было к лестнице, но на полпути
остановился.
— Вы знаете, а кофе нет… Я ведь только сегодня здесь
появился, в доме шаром покати.
— Тогда просто воду, — вернулась к первоначальному
варианту Лена.
— Да, конечно… Сейчас принесу.
Они с Пашкой остались одни.
— И чего пришли? — сказал Пашка ворчливо.
На Лену он даже не глядел, из вредности раскачиваясь на
кресле. И что у него только на уме, господи прости! Лена вдруг вспомнила, как
он бросился к ней, вырвавшись из лап мародера Печенкина, как он отчаянно
цеплялся за нее, как длинно и сладко плакал, сидя в машине и уткнувшись ей в
колени. А автограф почти трехмесячной давности, а запах уже давно забытых ею
духов, который так и не выветрился из стриженой Пашкиной головы!.. Похоже, все
это время он не забывал о Лене. А она даже понятия не имела о его существовании.
Если бы Пашка был старше — хотя бы лет на шесть-семь, — вот тогда бы она
знала, как называется эта тихая цепкая память.
И это позабавило бы ее. И, возможно, даже развлекло. Но
Пашке всего лишь одиннадцать, а все отношения в этом возрасте — серьезны и исключительны.
Все отношения в этом возрасте — почти навсегда. Если их не перебьет новый Би-Пи
или поездка в дельфинарий с группой продленного дня.
— Чего приперлись, спрашивается, — маленький
ворчун все еще не Хотел сдаваться.
— Сейчас уйдем. Потерпи.
— Сейчас — это когда? Сейчас — это сейчас или потом?
— Мы же не можем исчезнуть просто так. Это было бы
невежливо. Дождемся хозяина, поблагодарим и уйдем. г, — За что будем
благодарить?
Г Простой вопрос поставил Лену в тупик и вызвал легкое
раздражение. С горе-скаутом из Мартышкина они знакомы без году неделя, и трех
часов не прошло, а он уже качает права! И позволяет себе поддевать взрослого
человека. И диктовать ему, что делать, а что — нет. Лена решила пообижаться (в
воспитательных целях) и даже отошла к камину, под сень псевдоастролябии и двух
фотографий в солидных, сработанных под светлый орех рамках. На одной из
фотографий была снята двухмачтовая яхта, идущая вдоль океанской волны. Яхта
была больше, чем «Посейдон», и намного больше, чем «Такарабунэ». Разноцветные
шары ее парусов были преувеличенно раздуты, океан преувеличенно штормил, а сама
фотография скорее смахивала на рекламный постер. На второй фотографии, слава
богу, не было ни яхты, ни океана. То есть все это подразумевалось, — но за
рамкой из светлого ореха. В центре же композиции были двое — сам хозяин дома,
Сергей, такой же темнокожий и светловолосый, и молодой человек в бейсболке
козырьком назад. Снимок, очевидно, был сделан на палубе — на заднем плане
просматривались детали какой-то оснастки. А оба героя фото, стоящие в обнимку,
держались за штурвальное колесо.
От бездумного созерцания фотографий ее отвлек голос
вернувшегося хозяина. Прямо перед собой Сергей нес круглый жестяной поднос с
двумя стаканами. Он подошел к Лене и с видом заправского официанта нагнул
голову:
— Прошу вас.
Лена сняла с подноса высокий стакан, а Сергей двинулся к
Пашке: второй стакан, очевидно, предназначался ему.
— А я не просил, — тут же обхамил заботливого
хозяина Пашка.
И заботливый хозяин не обиделся.
— Как хочешь, приятель…
Приятель, ну конечно же, — приятель!
А еще лучше — «просто приятель». Где-то она уже слышала это
необременительное словосочетание. И в не очень приятном контексте. Она потому и
запомнила, что контекст оказался неприятным и двусмысленным. Вот только от кого
она могла это услышать?..
