Разве ты не понимаешь, что я хочу показать тебе главное свое
сокровище? Такое.., такое главное, что его не всякому доверишь!..
Лена и глазом не успела моргнуть, как Пашка скрылся за
дверью. И она последовала за ним, ничего другого ей больше не оставалось.
Небольшой предбанник, в который они попали, был абсолютно
пуст, и в него выходили две двери. Одна — дубовая, украшенная витражными
стеклами — вела в сам дом. За другой, попроще, очевидно, и находился эллинг.
— Это там, — Пашка понизил голос. — Там я его
нашел…
Лена поежилась.
— Не бойся, — успокоил Лену затрясшийся, как
осиновый лист, Пашка. — Его ведь там нет…
В эллинге и вправду никого не было, если не считать стоящей
на небольшом стапеле яхты; Третьей за сегодняшний длинный день. Ничего общего у
этой яхты не было ни с обломками судомодельной «Эдиты», ни с натруженными
парусами «Посейдона». Если на ней и плавали, то очень давно: яхта успела
обветшать, обрюзгнуть и обрасти жирком. И все же она была элегантна. Да, именно
элегантна. И еще… Лена не сразу подыскала нужное определение, и, когда нашла,
все встало на свои места. Соседний «Посейдон» тоже был элегантен, но выйти на
нем в море мог кто угодно. Даже Лена при большом желании.
А эта яхта — эта яхта пустила бы на свой борт не всякого.
«Посейдон» строил ремесленник, а эту яхту строил поэт.
— Как ты думаешь, «Такарабунэ» — это птица или
ветер? — спросил Пашка, на секунду отвлекшись от мыслей о Нео.
— Не знаю… Может быть, течение. Теплое или
холодное, — ответила Лена, на секунду отвлекшись от мыслей о Романе.
— Я тоже… Я тоже так думал…
С кормы свисала веревочная лестница, и по ней они забрались
наверх: сначала Пашка, потом Лена. Забрались и остановились у борта.
— Это здесь, — сказал Пашка.
Теперь и Лена увидела, что это — здесь.
Белый мелованный контур на палубе, темные, неопределенной
формы пятна — на самой мачте и возле ее основания. Вот и все, что осталось от
Нео.., черт, от Романа, конечно же, от Романа!
— Не надо, пожалуйста, — попросил Пашка, и Лена
вдруг поняла, что плачет.
Роман Валевский не успел стать единственным важным для нее
человеком, — не об этом ли она плакала? Он не успел сделать Лену другой,
счастливой или несчастной — неважно, но другой, — не об этом ли она
плакала? Он умер здесь, на яхте, предназначенной для чего угодно, но только не
для убийства, — не об этом ли она плакала?
— Хорошо, я не буду. Я…
Договорить Лена не успела, — прямо над их головами
послышались шаги. Кто-то ходил по дому — ходил бесстрашно, по-хозяйски, ничего
не опасаясь, имея право.
Кто-то имел, а они — не имели. Хорошо, если это неожиданно
объявившийся хозяин, а если не хозяин? Если это оперативный урод, который вяло
допрашивал ее на «Маяковской»? Разве она сможет объяснить свое здесь
присутствие?.. А если это убийца? Ведь убийц всегда тянет на место
преступления…
— Ты слышишь? — Лена сразу же забыла о своих
слезах.
Пашка поднял голову вверх и коротко кивнул.
— Я же говорила, не нужно было сюда входить…
Но мальчишка, похоже, ничего не боялся. Он дернул себя за
нос, раздул ноздри и почти плашмя упал на палубу. И знаком приказал (кто бы мог
подумать, одиннадцатилетний мальчишка — приказал!) Лене сделать то же самое.
— Такие игры в моем-то возрасте, — недовольно
пробормотала Лена, но все же подчинилась.
Неизвестно, сколько они просидели под защитой рассохшегося
борта — скорчившись в три погибели и в абсолютном молчании. Хозяин, мент или
убийца?.. А если он не один, что будет тогда?.. Чтобы отогнать от себя готовые
запаниковать мысли, Лена принялась изучать редкие веснушки на облупленном
Пашкином носу — их было ровно семь. А шагов наверху было тридцать пять — она
тоже сосчитала их, машинально, от нечего делать. Тридцать шестого не
последовало, и вообще, наверху все было тихо. Выждав для верности еще несколько
минут, она дернула Пашку за рукав футболки:
— Давай-ка выбираться отсюда.
Пашка приложил палец к губам, что на ветхом, давно истлевшем
в могиле языке Би-Пи, о котором он прожужжал Лене все уши, должно было
означать: не торопись, нужно уметь ждать. Но ждать Лена не хотела, ей было не
по себе — и от чужого присутствия в доме, и от своего собственного присутствия
в доме, и… Она слишком хорошо помнила смерть. Пашка в силу своего возраста не
помнил, а она помнила. Сначала отец, потом Виктория Леопольдовна, потом —
пустота, потом Гжесь, вытеснивший своей несерьезной матрешечной пустотой ее
собственную пустоту, — нет, лучше уж держаться подальше от всего этого, во
всяком случае, не докучать смерти чрезмерным детским любопытством. Суеверный
страх заставил Лену спуститься вниз и направиться к двери. Но и здесь Пашка
опередил ее. Он проскользнул вперед, принял позу индейского «Зоркого глаза» или
зулусского «Видящего под землей» и приложил ухо к обшивке.
— Ну, что? — спросила Лена.
— Тихо. Можем идти.
Следопытом Пашка оказался никаким.
Это стало ясно, как только он открыл дверь и высунул нос в
предбанник.
Их ждали.
Пашка отшатнулся и рухнул прямо на Лену, а Лена тихонько
вскрикнула, зажав рот рукой. Прямо перед ними стоял мужчина самого угрожающего
вида. Лена инстинктивно попыталась спрятать Пашку у себя за спиной, Пашка
инстинктивно попытался защитить Лену, выдвинувшись вперед, и руки их самым
дурацким образом запутались. А мужчина, вместо того чтобы скрутить малолетнего
сопляка и великовозрастную дуру, улыбнулся.
— Вы кто? — спросил он.
Нет, не таким уж угрожающим он был — просто глаза у страха
оказались велики, как это обычно и бывает. Нападать мужчина не собирался,
цеплять наручники на запястья — тоже, и Лена немного успокоилась.
И даже осмелилась спросить:
— А вы?
Мужчина не торопился с ответом, он с любопытством
разглядывал обоих. На вид ему было лет тридцать пять, никак не меньше. Смуглое,
почти черное лицо резко контрастировало с выгоревшими волосами, что придавало
их обладателю неуловимое сходство с фотографическим негативом. Интересно, как
выглядела бы эта фотография в цвете? И для какого журнала была предназначена?
Наверняка для глянцевого «Спорта и отдыха». Или «Гранд-вояжа». Или вообще — для
пустоголового каталога какого-нибудь раздувшегося на ровном месте кутюрье типа
Кристиана Лакруа. Это как раз в стиле pret-a-porter — осмысленные и не слишком
рельефные мышцы, вполне терпимый разворот плеч и узкий таз. Ничего гипертрофированного,
ничего качкообразного, стероиды с армрестлингом здесь и не ночевали. Идеальная
вешалка для приталенного двубортного костюма. Впрочем, двубортного костюма на
мужчине не было — всего лишь шорты и ветровка на голое тело. К тому же на ногах
у него красовались шлепанцы, что совсем успокоило Лену.
