— Мою девушку? — Владелец обломков яхты подтер
кровь под носом и уставился на Лену. И слезы, забуксовавшие на его лице, тоже
уставились, застыли в изумлении. — Мою девушку? Если бы.., да вы знаете,
кто это?! Это… Это…
Он запнулся на полуслове и принялся раскачиваться из стороны
в сторону, прикрыв глаза и что-то бормоча. А из наушников, соскочивших на шею
бедолаги, чуть приглушенно неслось:
Где-то есть город, тихий, как сон,
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло.
Наше далекое детство там прошло.
— Подождите, — Лена недоверчиво улыбнулась, уж
слишком нелепым показалось ей собственное предположение. — Это… Она? В
наушниках?
Жертва наезда заскрежетала зубами.
— И вы везли ей яхту?
Скрежет усилился.
— А зачем ей ваша яхта? — Черт, надо бы
остановиться, учитывая тяжелое физическое и психическое состояние жертвы.
Но остановиться Лена уже не могла. — Что она будет
делать с яхтой? На шкаф поставит?
— Вы не понимаете. Это подарок. От всего сердца. А-а,
что говорить!
С подобным дикорастущим фанатизмом Лена не сталкивалась
никогда. Да и предмет обожания!.. С другой стороны, ее и саму пучило от
Альфреда Шнитке и Софьи Губайдуллиной, да и от безмозглых и безголосых
эстрадных выхухолей тоже. А тут «пам-пам-пам-па-ра-ру-пам-пам, в нашем доме
появился замечательный сосед». Очень миленько, хотя и безнадежно устарело. Зато
велосипедиста-судомоделиста не причислишь к старикам. Нет, он стоил того, чтобы
приглядеться к нему повнимательнее.
На вид несчастному фанату было никак не больше тридцати.
Возраст солидный, чтобы бросить дурить и заняться делом более серьезным, чем
изготовление моделей яхт. И езда на велосипеде по опасным участкам трассы. Да
еще в костюме с галстуком!
Только теперь Лена обратила внимание, что велосипедист был
облачен в стиляжий костюмчик времен раннего триумфа «Битлз».
Картину довершали узкий, сбившийся набок галстук и
остроносые ботинки. Все это, перепачканное в земле и травяном соке, представляло
собой жалкое зрелище. Сам же велосипедист был коротко пострижен, большеголов,
круглолиц и круглоглаз. Из таких большеголовых и круглоглазых получаются
хорошие отцы и плохие любовники. И ничего-то особенного в них нет, кроме их
придурочных хобби. Вот и этот… Лена вдруг с удивлением обнаружила, что в ней
поднимается глухая злость на стилягу-велосипедиста. Мало того, что он испугал
ее до смерти и заставил (пусть на очень короткое время) поверить в то, что она
убийца. Так еще и выскочил со своим велосипедом, как дурак из конопли. А теперь
еще и компенсации потребует или, чего доброго, по судам ее затаскает. А наезд
на человека — это статья…
— Вы простите меня, ради бога, молодой человек… Я даже
не знаю, как это произошло… У меня сегодня очень тяжелый день. Умерла подруга.
Я еду из Ломоносова, из морга…
Это была правда, но не вся. Смерть Афы больно ранила ее, но
совсем не так больно, как смерть Романа Валевского. В Афиной гибели было что-то
устало-обыденное, смерть же Валевского казалась потрясением основ. И в то же
время — грандиозным обманом, цирковым трюком. Он пообещал ей ночь и не сдержал
обещания. Афа же ничего и никогда не обещала, но по первой просьбе ссужала
деньги. Лена до сих пор должна была ей сто рублей. Но если бы ей самой, Лене,
пришлось решать, кому умереть, а кому остаться жить… Еще неизвестно… Именно эти
гаденькие мысли Лена и пыталась отогнать от себя весь сегодняшний день.
— И этот бензовоз… Он вылетел прямо на меня…
Велосипедист, казалось, даже не слушал ее сбивчивого лепета.
Он все крепче и крепче прижимал к себе изуродованный корпус. И судорожно
поглаживал медное название.
— Я заплачу вам… За разбитую модель…
Сколько это может стоить?
Если он заломит цену и начнет шантажировать ее судебным
разбирательством — придется продавать дедушку. Это последнее, что у нее
осталось. Одна рама от дедушки может вытянуть долларов на двести — двести
пятьдесят. Господи, только бы рамой и обошлось! А если он отправится в
больницу, а если он, не дай бог, что-нибудь себе повредил? Хотя; чему
повреждаться, и так все давно повреждено… Господи, как не хочется в тюрьму
из-за какого-то фанатика, как не хочется… Господи, если пронесет, клянусь
больше никогда, никогда не садиться за руль…
— Как вы себя чувствуете, молодой человек?
— Уходите, — прошептал он, все еще сжимая тельце
яхты.
— То есть как это — уходите? — опешила Лена.
— Уходите. Убирайтесь. Садитесь на .свою тачку и
проваливайте отсюда…
— Я не могу… Я не могу оставить вас здесь одного. В
таком состоянии…
— А я не могу вас больше видеть. Вы уберетесь или нет?
Велосипедист закрыл глаза, давая понять, что разговор
закончен. Но вместо того чтобы уйти, Лена уселась на траву рядом с ним. От
таких бескорыстных фанатов с бескорыстными яхтами можно ожидать чего угодно.
Если она даст сейчас слабину и отчалит, то уже ничто не помешает велосипедисту
в самый последний момент открыть глаза и запомнить номер ее машины. А потом он
стукнет куда следует, что преступница бежала с места происшествия, не оказав
пострадавшему первой доврачебной помощи. Нет уж, дудки-с! , — Вы еще здесь? —
спросил велосипедист, не открывая глаз.
— Здесь, — подтвердила Лена. — И я с места не
сдвинусь, хоть вы меня на части режьте!
Больше коротко стриженный стиляга неудовольствия не
выказывал и признаков жизни не подавал. Ссадина на лбу трансформировалась в
шишку, но хотя бы перестала кровоточить. Грязь на коленях и на полах пиджака
подсыхала. И, когда она подсохла совсем, Лена не выдержала.
— Послушайте, мы же не можем сидеть тут вечность. Это
просто глупо! Внешне вы вроде бы не сильно пострадали, но кто знает… Может
быть, доберемся до ближайшего травмпункта? Или до больницы. — Господи, ну
кто тянет ее за язык?! — В Ломоносове вполне приличная больница… Как вас
зовут?
— Гурий, — машинально произнес он.
Надо же. Гурий! Забавное имя, хотя оно и идет вразрез с
узким галстуком. В любом случае он пошел на контакт, и теперь надо закрепить
успех.
— А меня Лена. Вот и познакомились, — сказала
Лена. Преувеличенно бодрым тоном сиделки при тихопомешанном.
— Да уж. Познакомились…
— Голова не болит? Руки-ноги целы?
Подвигайте-ка ими!
Гурий действительно принялся двигать руками и ногами. И даже
чересчур активно. Не глядя на Лену, он поднялся с земли, сложил бренные останки
суденышка в бренные останки коробки, пнул ногой бесполезный теперь велосипед и
на несколько секунд задумался. Уносить нужно было что-то одно: или целехонький
велосипед (не считая убитого заднего колеса, перекосившегося седла и слегка
погнутой рамы). Или коробку с мощами яхты. Лена поставила одну символическую
у.е. на коробку. И выиграла сама у себя. Гурий и вправду оказался
тихопомешанным. Но смотреть, как он, прихрамывая, движется в сторону
Ломоносова, было выше ее сил.
