— Цыц, женщина! — поддержал Маслобойщикова
встрепенувшийся Гжесь. — Знай свое место! Кирха, кюхен и киндер
[9]
!
Это было слишком. Лена отодвинула сок и поднялась из-за
стола, прихватив лежащие рядом с Гжесем ключи от «шестерки».
— Пошли вы к чертовой матери! Оба!
— Да она у тебя змея, друг мой! Забыл только, какой
породы…
— Кобра, — подсказал Гжесь. — На хвосте.
Нет, она вовсе не собиралась этого делать, но напившийся до
безобразия дуэт просто вынуждал Лену поступить именно так. Именно так, как и
положено кобре на хвосте. Тем более что возле «шестерки» уже крутилось
несколько подозрительных подростков: из тех, которых Гжесь, сам выросший где-то
на окраине отнюдь не мирного Новокузнецка, называл «гопота». Несколько метров,
отделяющие ее от машины, оказались самыми сложными. Топота тихонько
подсвистывала, цокала языками и даже продемонстрировала Лене парочку
общеизвестных непристойных телодвижений.
Отдышаться удалось только в салоне.
Лена вставила ключи в замок зажигания и принялась взвешивать
все «за» и «против».
Водитель из нее никакой, это правда. Вельзевул Поклонский
называл ее не иначе, как «смерть на перекрестке»: «Так и напишите себе помадой
на лбу, Шалимова: смерть на перекрестке». Да и оставлять в разбойной
придорожной корчме двух подвыпивших мужиков в окружении гопоты… Но и
выслушивать их пьяные артистические бредни и сексистские оскорбления тоже
радости мало. В конце концов, они не малые дети. И железнодорожная платформа
под боком. Доберутся как-нибудь.
Она осторожно сдвинула машину с места, неловко развернулась,
сбив щит с «бизнес-ланчами» и «спиртным в разлив», и, отчаянно сигналя редким
прохожим-камикадзе, покатила вниз под горку, на основную трассу.
О своем решении Лена пожалела уже через триста метров. Она
как-то совсем выпустила из виду, что отрезок пути Ломоносов — Петродворец был
самым паскудным, особенно с точки зрения водителя-неумехи. Извилистый и
неширокий, он изобиловал леденящими душу знаками «Крутой поворот», «Крутые
повороты», «Ограничение скорости» и «Обгон запрещен». Господи, какой уж тут
обгон, только бы живой добраться! Лена сбросила скорость почти до тридцати и
плелась, километр за километром съедая расстояние. Еще пара прихотливых изгибов
дороги, и она выберется на более-менее ровный участок и спокойно покатит к
Питеру.
Эти мечты разлетелись в прах, когда из-за поворота выскочил
ярко-желтый бензовоз с проблесковым маячком над кабиной и надписью «NESTE» на
борту. Лена шарахнулась в сторону, с перепугу вместо тормоза нажав на газ. Ее выбросило
почти в кювет, но не это было самым страшным.
Самым страшным оказался глухой стук о передний бампер. И
скрежет железа.
Машина остановилась, ткнувшись носом в обочину, Лену бросило
на руль, а в грудной клетке сразу же возникла довольно ощутимая боль от удара.
Но что значила какая-то боль по сравнению со стуком, который она скорее
почувствовала, чем услышала. Она… Она сбила кого-то! Может быть, даже насмерть!
Она сбила ни в чем не повинного человека! Она, Лена Шалимова, убийца!.. От
ужаса произошедшего Лена на несколько секунд спряталась в обмороке, но, когда
пришла в себя, ничего не изменилось. Машина по-прежнему стояла у обочины,
грудная клетка по-прежнему саднила, а сквозь приоткрытое боковое стекло
слышались редкие приглушенные стоны.
Ломая ногти, она открыла дверцу и бросилась к кювету. В
кювете валялся велосипед со смятым и покореженным задним колесом и такая же
смятая и покореженная картонная коробка весьма внушительных размеров. Сам
велосипедист сидел рядом, держась за голову и раскачиваясь из стороны в
сторону. Что ж, если Лена и не была убийцей, то совершила полноценный наезд.
— Эй, вы живы? — севшим голосом прошептала она.
Велосипедист, находящийся, очевидно, в состоянии шока, не
обратил на Лену никакого внимания. Он потряс головой, на которой болтались
бесполезные теперь наушники, посмотрел на ладонь, испачканную кровью, а потом,
как будто что-то вспомнив, потянулся к коробке. И принялся методично сдирать с
нее скотч.
— Эй, вы живы?!
Скотч никак не хотел отставать от помятого, измочаленного
картона, из наушников неслось что-то уж совсем допотопное, ссадина на лбу
велосипедиста медленно наливалась кровью; словом, положение было совсем
безрадостным.
— Помогите мне, — с трудом разжав зубы, сказал
велосипедист.
— Да, конечно… Я сейчас сбегаю за аптечкой.
Лена снова бросилась к машине, но голос велосипедиста
остановил ее и заставил вернуться:
— Нет… Помогите мне.., открыть…
Он просил ее открыть коробку, вот что!
— Сначала я перевяжу вас… Продезинфицирую рану. Я умею.
— Сначала коробку. — Он все еще был в шоке от
происшедшего.
— Ну, хорошо. Если вы настаиваете.
Скотч поддался не сразу. Но когда поддался…
— Что там? — слабым голосом спросил раненый
велосипедист.
— Не знаю… Куски ткани, нитки, какие-то палки
сломанные…
От слабости, секунду назад пригнувшей велосипедиста к земле,
не осталось и следа. Он отшвырнул Лену от коробки с таким остервенением, что
она прикусила язык и едва не лишилась двух передних зубов. Но велосипедисту
было начхать на Ленины зубы. Он вынимал и вынимал из коробки мелкие детальки,
гладко заструганные и ошкуренные палочки, прошитые куски парусины. Последним
был извлечен деревянный корпус. Вернее, часть корпуса. Велосипедист прижал его
к груди, а потом поднял глаза и в упор посмотрел на Лену. Впервые.
— Вы меня убили, — громко и отчетливо произнес он.
Лене стоило немалых душевных сил, чтобы выдержать этот
взгляд.
— Ну, это преувеличение. У вас шок, я понимаю. Но
вообще-то вы живы. Честное слово.
— Три месяца работы… Я ехал… Я должен был подарить ее
самому важному для меня человеку. Вы меня убили.
После этой отчаянной тирады велосипедист заплакал. Заплакал,
Лена могла бы в этом поклясться! Заплакал беспомощно, по-детски, размазывая по
щекам слезы и кровь.
— А что это? — осторожно спросила Лена, кивнув на
обломки.
— Это? Это яхта. Разве вы не видите?
Яхта в обломках не просматривалась.
Но теперь, во всяком случае, стало понятно, что куски
плотного материала — не что иное, как паруса. А нитки еще несколько минут назад
были снастями. Так же как ошкуренные палочки — мачтами. А на обломке корпуса,
который сжимал теперь уже неизвестно кто — велосипедист? судомоделист? —
виднелись крохотные медные буковки: «ЭДИТА».
— Вашу девушку зовут Эдита? — сказала Лена. Только
для того, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы отвлечь взрослого мужика от детских
слез. И похоже, ей это удалось.
