Какой там таунхауз на берегу Залива!
Злополучный таунхауз не стоил и десятой доли того, что (по
разумению Бычьего Сердца) стоила начинка квартиры. Для начала его оглоушили две
напольные китайские вазы — каждая размером с мартышкинских изыскателей: Виталия
Печенкина и его дружка. Вазы томно поблескивали в полутьме коридора, и свету,
струившемуся от них, было веков десять, никак не меньше.
Это понял даже профан Сивере, не имеющий никакого понятия о
прикладном искусстве Юго-Восточной Азии. С вазами прекрасно гармонировали
затянутые шелком стены. На шелке были разбросаны птицы и цветы. Невиданные птицы
и невиданные цветы. Судя по возрасту, птицы принимали самое деятельное участие
в изобретении пороха, а цветы были свидетелями изобретения бумаги. С потолка
свешивалась парочка штандартов, украшенных лентами. Штандарты были явно моложе
шелка на стенах, но значительно старше Бычьего Сердца — столетий эдак на пять.
Композицию завершала вереница бумажных фонариков.
Бычье Сердце, вечно путавший Японию и Китай, нисколько бы не
удивился, если бы его встретил отряд самураев в полном вооружении. Но его
встретила кругленькая дама лет шестидесяти. И на ней не было даже кимоно.
Простенькая учительская блузка и такая же незатейливая юбка — вот и вся
униформа смотрительницы музея. Охрана тоже была музейной (во всяком случае, так
показалось Бычьему Сердцу) — три врезных замка на входной двери, цепочка,
щеколда и сигнализация. Не хватало только лазера, видеокамер и сенсорных
датчиков.
Дама сквозь зубы пригласила Бычье Сердце на кухню, —
очевидно, чтобы не добивать сдержанной роскошью окончательно. Но в приоткрытую
дверь комнаты Бычье Сердце заметил целый алтарь раскосых божков и богинь,
коллекцию музыкальных инструментов, больше похожих на раз резанные плоды
экзотических растений.
И несколько ширм с пейзажами и жанровыми сценками.
На кухне Бычье Сердце наконец-то перевел дух, а усевшись на
простенький совдеповский стул, и вовсе повеселел.
— Антропшина Калиствиния Антоновна? — бодро начал
он.
— Нет. Маргарет Тэтчер, — едко заметила дама,
намекая на бессмысленность вопроса.
Бычье Сердце втянул ноздрями воздух и хмыкнул.
— Ну, а я — майор Сивере, Антон Александрович. Со мной
вы уже знакомы. Заочно.
— Лучше бы мы им и ограничились. Заочным знакомством.
— Я понимаю, — начал Бычье Сердце, но дама самым
беспардонным образом перебила его:
— Нет. Вы не понимаете. Я не люблю ваше ведомство.
Калиствиния Антоновна послала Сиверсу взгляд, исполненный
усталой брезгливости. Но не таков был Бычье Сердце, чтобы принимать близко к
сердцу недовольство населения органами правопорядка.
— Приступим к делу… Вы уже знаете, что в вашем..,
м-м.., загородном доме найдено тело молодого человека. Фамилия Валевский ничего
вам не говорит?
— Ничего, если вы не имеете в виду любовницу Наполеона.
Решили поиздеваться над работником милиции, Калиствиния
Антоновна? Ну что ж, хорошо.
Бычье Сердце вынул из кармана пиджака пачку фотографий и
жестом заправской гадалки раскинул их перед дамой.
— Это он? — осторожно спросила Калиствиния
Антоновна, мельком взглянув на снимки.
— Покойный, — подтвердил Сивере. — Валевский
Роман Георгиевич. Никогда его не видели и никогда с ним не встречались?
— Никогда.
— Между прочим, довольно известный.., деятель искусств.
Танцовщик. Хореограф.
— Я далека от хореографии, — сказала Антропшина,
поправляя жабо на пышной груди.
Да уж!.. Без толку потоптавшись на трупе еще три минуты,
Бычье Сердце решил зайти с другого конца.
— Вы получили место в кооперативе в 1985 году?
— Мой покойный муж получил его. Он был секретарем Союза
писателей. Поэт Цезарь Антропшин, может быть, слышали?
— Как же! — не моргнув глазом, соврал Бычье
Сердце. — Не только слышал, но и читал. Замечательный был поэт! ;
— Ну, поэт он, положим, был никакой, — остудила
пыл Сиверса Калиствиния Антоновна. — Зато человек отменный.
— Приношу свои соболезнования…
— Бросьте. Цезарь Львович действительно получил место в
лодочном кооперативе «Селена». Для нашего сына. Вадим и жил там в последние
годы. Он, яхтсмен. Хороший яхтсмен.
Ну-у, пошли дела кое-как! Во всяком случае, личность яхты
«Такарабунэ» прояснилась. Она наверняка принадлежит Вадиму Антропшину. Да и
секция в таунхаузе, скорее всего, тоже. Вот только оформлена она почему-то на
мать…
— А я могу поговорить с вашим сыном, Калиствиния
Антоновна?
Антропшина снова поправила жабо:
— Я знаю всех без исключения приятелей Вадима. Всех его
друзей. Это очень специфический круг — спортсмены, моряки… Боюсь, что
хореографа Романа Валевского среди них нет.
— И все же я хотел бы побеседовать с Вадимом.
— Это невозможно, — вцепившись пальцами в край
стола, тихо сказала Антропшина. — Вадим погиб год назад. В Финском заливе,
во время парусной регаты «Балтийский ветер». Вот так-то, молодой человек.
Калиствиния Антоновна надолго замолчала. Молчал и Бычье
Сердце: пошлое «приношу свои соболезнования» от назойливого опера Антропшиной
ни к чему.
Муж — это муж, а сын — это сын. Родная кровь, травиночка,
былиночка, мальчик любимый, нежный, сильный… Дурак ты, Антон Сивере, отправился
к вдове поэта, ничего о ней не выяснив, — вот и поделом тебе!.. Подобные
ситуации Бычье Сердце терпеть не мог, в подобных ситуациях он чувствовал себя
разрушителем храма, осквернителем могил, кладбищенским вором без креста.
Впрочем, вина майора Сиверса была не так уж велика: он
получил на руки лишь официальные сведения, а запойный сторож кооператива
никаких вразумительных показаний не дал. Он вообще утверждал, что в «Селене»
бывают две-три персоны от силы. Да и постоянно пьющему человеку все люди
кажутся на одно лицо — лицо с водочной этикетки «Столбовая».
— По документам дом принадлежит вам, — выдоил из
себя Бычье Сердце после затянувшейся театральной паузы.
— После смерти мужа — мне. Я столько раз просила Вадима
их переоформить… Он только отмахивался — терпеть не мог бумажной волокиты… Так
ничего и не сделал. А я и была там всего несколько раз.
В последний перевезла его вещи. Мебель кое-какую. Так, по
мелочи… Он настоящий спартанец, обходился малым.
Так вот чем объяснялась гулкая пустота двухэтажной
надстройки над эллингом!
В четырех комнатах оперативники нашли лишь стол, два стула и
старенький диван.
Вещи бросовые и никому не интересные.
А уж тем более Сиверсу с Дейнекой: наверх ни Валевский, ни
его убийца не поднимались. Зато там побывал неугомонный Василий Васильевич
Печенкин. Но вытащить стол и диван, по-видимому, не решился.
