У Него были глаза бога, разжалованно! то в ефрейторы за
нарушение устава караульной службы; глаза мальчика, только что похоронившего
жука-носорога; глаза змеи из заброшенного азиатского храма — тягуче-ленивые,
немигающие… Их укус смертелен, а противоядия не существует.
Лены Шалимовой, торгашки из ларька, для Него — готового
согрешить со всем миром — тоже не существует. Таково положение вещей, и
изменить это положение невозможно.
…Он смел первый же предложенный ей запах. Запах стоил почти
две тысячи — глупее и дороже не придумаешь. Лена не помнила, как выбила чек,
зато хорошо запомнила, как Он сунул упаковку с одеколоном в карман жилетки.
Упаковку с одиноким чернильным отпечатком (о, ужас!) ее большого пальца. И
сразу же забыл о купленном одеколоне.
— У меня нет любимой девушки, — сказал Он.
И Лена засмеялась — от жалости ко всем неучтенным ухоженным
журналисточкам, дизайнерам, а также к моделям и модельерам, портье и сомелье,
студенткам и аспиранткам, актрисам, певицам, домохозяйкам и приходящим няням.
Всем тем, кому Он мог прошептать, вытянувшись на черных простынях: «Ты
единственная, любовь моя!»…
Мог — и не прошептал.
— У меня нет любимой девушки. Хотите быть моей любимой
девушкой?
— Хочу, — сказала Лена.
— Когда вы заканчиваете работу?
— Уже закончила.
— Очень хорошо. Я приглашен на одну вечеринку. Хотите,
пойдем вместе?
— Хочу, — сказала Лена. — Но мне нужно десять
минут, чтобы снять кассу…
— Я подожду…
Он не шутил. И его глаза — тягуче-ленивые, немигающие — не
шутили. Он готов был согрешить со всем миром, но хотел — с ней, Леной
Шалимовой, торгашкой из ларька. Лена твердо знала, что так не бывает. И твердо
знала, что бывает именно так. И ей было совершенно наплевать, что случится
завтра, потому что завтра она будет думать о том, что случилось вчера.
Она будет думать об этом очень долго.
Ни в какие десять минут она не уложилась: из-за
тягуче-ленивых глаз, свернувшихся клубком в ожидании. Цифры путались и
сбивались, рубли прикидывались копейками, копейки — рублями, к тому же где-то
затерялись «Turbulence» (по восемьсот) и задиристый подростковый «Jeans Boys»
(по триста двадцать).
Он заглянул в ларек, когда Лена, отчаявшись, решила
задекорировать неуловимый «Турбуленс» под два проданных еще вчера крема от
морщин.
— Вот что… У меня сейчас нет времени.
Вот, возьмите… И позвоните обязательно.
Завтра. А лучше сегодня — вечером, ночью, когда хотите…
Только обязательно, слышите!.. Обещаете мне?
— Да, конечно…
Он был явно чем-то взволнован. Нехорошо взволнован. Как
будто за эти десять минут ожидания случилось что-то непоправимое. А может, за
последнюю минуту.
Или за последнее мгновение. Непоправимому вполне хватает
мгновения.
Лена тотчас же дала себе слово не выскакивать за ним как
оглашенная. И все равно выскочила. Это был жест отчаяния — Он растворился в
толпе, исчез, уполз в свой заброшенный азиатский храм. Он оставил Лене лишь
визитку с восхитительно красивым созвучием имени и фамилии. Лена знала эту
фамилию — темно-синюю, непрозрачную; фамилию из высокого флакона духов покойной
Виктории Леопольдовны.
* * *
…Никогда, никогда еще чутье не подводило Бычье Сердце.
Простак Гурий, способный расследовать разве что дела о
кражах носовых платков и детских лопаток из песочницы, выдвинул версию об
ограблении и угоне дорогущей иномарки. Девяносто девять тысяч долларов и сам
«Лексус» того стоили. В обширной практике Бычьего Сердца бывали случаи, когда
людей укокошивали и за гораздо менее значительную сумму. За триста рублей в
кошельке и килограмм полтавской полукопченой. За финскую кожаную куртку,
оказавшуюся впоследствии голимым китайским кожзамом. За бутылку водки. И просто
— за красивые глаза.
О, как Бычье Сердце хотел бы поверить в немудреную версию об
ограблении! Искренне и безоглядно — как в существование бога (душу мать!), как
в существование летающих тарелок, снежного человека и лохнесского чудовища. Но
вера, как это обычно и случается, быстро увяла под грузом бесстрастных фактов.
Никто даже и не помышлял угонять пресловутый «Лексус».
Более того, новехонький, сверкающий хромированными
подкрылками джип радостно встретил Антоху на подворье «Лиллаби». Именно сюда
Бычье Сердце и отправился на следующий день после обнаружения трупа — для близкого
знакомства с жизнью и окружением Ромы-балеруна.
Общая картина преступления к тому времени более или менее
прояснилась. Вернее, запуталась окончательно. Роман Валевский был застрелен из
довольно экзотического для России пистолета «гибли».
Впрочем, экзотическим он оказался не только для России.
Небольшая экспериментальная партия «гибли» была выпущена в одной из
североафриканских стран.
Широкого применения «гибли» не нашел — по причине
нерентабельности и дороговизны производства. Об этом Бычьему Сердцу поведал
эксперт-баллистик Васечкин, а Васечкину Бычье Сердце доверял. Васечкин был
оружейным богом, Васечкин был ходячей энциклопедией, Васечкин был самым
настоящим фанатом стволов. По собственному признанию Васечкина, хороший
«винчестер» мог вызвать у него эрекцию.
А если уж ему в руки попадала какая-нибудь фигуристая и
ладно скроенная «беретта» — все, пиши пропало. Васечкин сох, томился и угорал
от любви. Из-за одной из таких легкомысленных залетных «беретт»
эксперт-баллистик едва не вылетел с работы. До того, как Васечкин положил на
нее глаз, «беретта» в паре с глушаком успела хлопнуть троих, включая известного
преступного авторитета по кличке Росомаха.
Как вещдоку ей не было равных, и Васечкин не устоял. Он спер
пистолет из сейфа следователя Дейнеки, бившегося над делом Росомахи.
Исчезновение главного вещественного доказательства всплыло в тот же день,
эстет-балетоман Дейнека глотал валидол, а потом и вовсе слег с диагнозом
тахикардия. Это несколько охладило пыл Васечкина, «тихие дни в Клиши»
[2]
закончились, не успев начаться, и «беретта» была водворена на
место.
Неизвестно, как бы повел себя Васечкин, если бы в распоряжении
следствия оказалось орудие преступления. Но «гибли» (если это действительно
«гибли») найден не был, и баллистику пришлось довольствоваться стреляной
гильзой и пулей, извлеченной из черепа Романа Валевского.
— Что это еще за «гибли»? Никогда о таком не
слышал, — Бычье Сердце жаждал комментариев к пуле и гильзе.
— Ты и собор Парижской Богоматери в глаза не видел. Но
это не значит, что его не существует, — парировал Васечкин. — А в
общем, будем считать, что тебе повезло.
Редкое оружие. Я бы сказал, эксклюзивное. Вот, посмотри.
