14. Если нож — не просто орудие убийства, а знак, то знак
чего?
15. Что случилось с женой Олева Киви?
Поставив последнюю точку, я почувствовала себя опустошенной.
Ни на один из вопросов не было ответа. А если они и были, то находились за
гранью моего понимания.
Ну почему я такая дура? Почему, вместо того чтобы пойти на
юридический или в школу милиции на худой конец, я пригрелась на должности
потаскухи и только то и делала, что раздвигала ноги?..
Может быть, действительно, плюнуть на все и дождаться
утреннего обхода Монтесумы? Бухнуться ей в ноги и попросить, чтобы меня
переправили в Швецию в каком-нибудь из комодных ящиков? Этот орешек мне не по
зубам, я не знаю, что делать — ни с первым вопросом, ни с пятнадцатым.
Ни с пятнадцатым.
В память о нем у меня останется фотокарточка Аллы Кодриной
периода мартовских теней в Кронштадте…
Неожиданно в куцем лабиринте моих затопленных алкоголем
мозгов мелькнула какая-то мысль. Я собрала в кулак остатки воли и ухватилась за
нее. Мысль была проста, как резиновая кукла, и в то же время гениальна, как
вибратор. Настолько проста и гениальна, что я рассмеялась и подмигнула скучающему
бармену Акопу.
Алла Кодрина.
Кое-кто наверняка знает, что с ней произошло, и этот
«кое-кто» оставил мне свою визитку. Журналистский отброс Сергей Синенко
порывался рассказать мне какую-то душераздирающую историю о покойнице. Он и
рассказал бы, если бы не подскочивший к столику Олев Киви. Он и расскажет, если
я его об этом попрошу. Нужно только выбрать подходящую форму просьбы.
Сергуня наверняка уже в курсе происшедшего в гостинице, в
этом заключается смысл его профессии: кружить над падалью и отщипывать от нее
лакомые куски. И мне плевать, что он в курсе, мне это даже на руку. Невинная
убийца, пришедшая искать помощи у репортера, — да он удавится только за
один намек на подобный сюжет! Эксклюзивное интервью в обмен на информацию,
почему бы и нет?
Я воспрянула духом.
Может быть, это и не самый верный, но единственный путь.
Если я узнаю, как и почему умерла Алла Кодрина, если получу ответ на
пятнадцатый вопрос, то, возможно, получу ответ и на остальные.
Я достала мятую визитку Синенко (просто счастье, что она не
потерялась и выжила во всех перипетиях вчерашнего дня!) и внимательно изучила
ее содержимое. «Петербургская Аномалия». Отдел расследований. Сергей Синенко.
Спецкор». Далее следовал рабочий телефон, который я проигнорировала по причине
слишком раннего утра. И адрес, скорее всего — домашний. Адрес выглядел странно.
Настолько странно, что мне пришлось перечитать его несколько раз.
«КАНОНЕРСКИЙ О-В. Д. 5. KB. 96».
И все. Никакого намека на улицу.
Я и понятия не имела, где находится Канонерский остров, но
надеялась, что расположен он в черте города, а не у берегов Финляндии. Чтобы
немедленно убедиться в этом, я попросила у Акопа карту. Спустя двадцать минут
карта нашлась у кого-то из стриптизеров, и я углубилась в ее изучение.
Канонерский остров действительно существовал — в контексте Морского торгового
порта, — но никаких признаков строений на нем не было. К острову вела
узкая полоска, под которой стояла надпись «тоннель».
Что ж, отлично. Это и послужит мне ориентиром.
…Когда я вышла из «Бронепоезда», утреннее солнце уже вовсю
плавило Петербург. Добравшись до ближайшей станции метро, я скупила все
ежедневные газеты, включая «Петербургскую Аномалию», и устроилась с ними на
лавочке возле ларьков.
Отображенная в газетных строках действительность превзошла все
самые худшие мои ожидания. Заголовки — один безыскуснее другого — терзали мое и
без того истерзанное сердце: «Трагедия на Крестовском», «Убит известный
виолончелист», «Последняя гастроль Олева Киви», «Реквием по Артисту» и прочая
лабуда. События трактовались именно так, как подал их милицейский муж Кайе:
неизвестная женщина (в цивильных газетах я выступала в роли обезумевшей от
страсти поклонницы, а в желтой прессе, как и положено, в роли «девушки на
ночь») покинула номер Олева Киви в 11.45 утра. А в 11.55 пресс-секретарем
музыканта Калью Куллемяэ было найдено тело. Ведется следствие и поиск
преступницы. Правоохранительные органы рассматривают несколько версий, основная
из которых — убийство на бытовой почве.
Интересно, что значит «на бытовой почве»? Общего хозяйства
мы с Олевом Киви никогда не вели.
Далее шли пугающие своей деловитостью сообщения о том, что
дело взято под контроль губернатора. Реакция музыкальной общественности.
Реакция творческой интеллигенции. Реакция эстонского консульства. Волны праведного
гнева, выплеснувшиеся на страницы газет, накрыли меня с головой.
Ату ее, ату, эту безответственную суку, отнявшую у широких
народных масс золотую виолончель!..
Прочитав газеты от корки до корки, я обнаружила, что в связи
с событиями на Крестовском убийство на Суворовском отошло в тень: одна смерть
поглотила другую. Стас Дремов удостоился всего лишь нескольких строк мелким
петитом в криминальной хронике, наряду с ДТП на улице Солдата Корзуна и
поджогом жилого дома в Тосненском районе. Убийство директора продюсерской фирмы
«Антарес» Станислава Дремова связывали с профессиональной деятельностью
бизнесмена.
Хоть на этом спасибо.
Я выбросила газеты в урну и приступила к изучению
«Петербургской Аномалии». «Аномалия» выходила раз в неделю, номер был подписан
в набор вчерашней ночью, и именно поэтому сообщение о смерти Олева Киви в него
не попало. Зато на второй странице, в рубрике «Звездный фарш», я нашла свою
собственную отвратительного качества фотографию, исподтишка сделанную Сергуней
в туалете «Европы». Я была снята в пол-оборота, верхняя часть лица искажена,
нижняя — смазана. К тому же в фотографической версии Синенко я оказалось
вымороченной яйцеголовой дамочкой. Под фотографией была напечатана заметка «В
постели с виолончелью».
Как я и предполагала.
Начало заметки оказалось довольно забавным: «Маэстро Олев
Киви, год назад потерявший жену (об этом „ПАн“ уже сообщала нашим читателям),
наконец-то снимает траур. Вчера он прибыл в Санкт-Петербург с гастрольным туром
и в тот же вечер был замечен нашим корреспондентом в ресторане отеля „Европа“ в
обществе молодой женщины. Маэстро скрывает имя своей новой избранницы, известно
лишь, что она предпочитает черную помаду и мускат „Миральва“…»
Куррат!
Я так и не смогла дочитать всю эту патетическую хренотень до
конца. Зато теперь точно знала, как будет называться следующий опус
беспокойного, как сливной бачок, «нашего корреспондента».
«В постели с убийцей».
«Петербургская Аномалия» отправилась туда, где ей и было
самое место: в заплеванную, загаженную, истыканную окурками урну. Я поднялась с
лавочки, осторожно обогнула скучающего у цветочной палатки мента и подошла к
широкой витрине магазина «Петербургская старина». И показала своему отражению
средний палец.
