— Да. Это странно. Согласен. Но, возможно, у него на это
были веские причины. Возможно, на месте последнего упокоения настояли
родственники…
— Думаю, Алле Кодриной было чихать на родственников.
Единственным ее родственником был Игорь Пестерев. Вы же знаете…
— Не хочу вдаваться в эти подробности. Идемте. Я поменял
колесо.
Я вздохнула и бросила на могилу страстной Алики последний
взгляд: 5.10.1968 — 13.06.1999. Ей даже не исполнилось тридцати одного…
Рейно потянул меня за локоть.
— Идемте. Нужно возвращаться в город. И поспать хотя бы
несколько часов…
— Прямо на паркете? — ввернула я, но все-таки
повиновалась.
И поплелась следом за Рейно, который стремился уйти со
смиренной полянки, как с плохого спектакля: даже не дожидаясь конца первого
акта. Он оказался эстетом, надо же!..
Обратный путь через заросли шиповника не был таким уж
безоблачным. Я больно оцарапала щеку и остановилась. Да что там остановилась —
я застыла как громом пораженная! И даже затаила дыхание, чтобы не спугнуть так
внезапно пришедшую мысль.
— Рейно, — тихонько позвала я. — Рейно, нам
нужно вернуться…
— Куда? — Он уже перемахнул кусты и теперь
поджидал меня у высохшей сосны.
— Туда. К могиле…
— Еще успеете к могиле, — плоско пошутил
Рейно. — Рано или поздно. Никуда она от вас не денется.
— Мне надо…
— Зачем? Вы что-то там забыли?
— Да, — коротко бросила я. — Забыла.
— Что?
— Кое-что посмотреть.
Должно быть, у меня был жалкий вид, иначе Рейно никогда бы
не согласился вернуться к оскорбившему его эстетические чувства памятнику.
— Ну и что? — спросил он, когда мы снова подошли к
оградке.
— Дату видите?
— Вижу.
— Прочтите, пожалуйста, — слабеющим голосом
сказала я.
— Пятого октября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого
года — тринадцатого июня тысяча девятьсот девяносто девятого года, —
прогундел Рейно.
— Да нет же! Цифры! Прочтите цифры первой даты!..
— 5, 10, 1968… 5101968. Да объясните вы толком!
510 — 19 — 68! По какому-то мистическому совпадению дата
рождения Аллы Кодриной полностью совпадала с цифрами на банкноте. С теми самыми
цифрами, которые я вначале приняла за телефон.
«5101968».
Именно это было написано на потертой двадцатишиллинговой
бумажонке!
— Рейно, — трагическим шепотом начала я. — Я
не все вам рассказала…
— Нисколько в этом не сомневаюсь…
— Не перебивайте меня… Дело в том, что вчера в
гостинице… ночью… я нашла одну банкноту… которую выронил пресс-секретарь
покойного Киви.
— Где нашли?
— Неважно… Под столом, в баре… так вот, это была
австрийская купюра. Двадцать шиллингов. И на ней было написано: «5101968».
5101968. И дата рождения Аллы Кодриной — пятого октября 1968 года. 5.10.1968.
Может быть, это простое совпадение… Сначала я приняла эти семь цифр за телефон.
И даже позвонила…
— Вам ответили?
— Да.
— И что сказали?
— Что голой в Африку пустят, — честно призналась
я. — Эти оказался телефон какой-то школы. Видимо, ученики все время терзают
педагогический состав. Сообщают, что школа заминирована…
— Да, я слышал о таких lapselik vallatus
[40]
…
И именно в России. Вы, русские, должны спасать свое подрастающее поколение…
— По-моему, мы отвлеклись от основной темы. Как вы
думаете… Надпись на банкноте и дата на памятнике… Они как-то связаны?
— Шесть цифр из шести. И в той же последовательности?
— Они абсолютно идентичны.
— Я должен сам посмотреть на эту купюру. Она у вас с
собой?
— В сумке…
— Которую вы оставили у меня?
— Да.
— Ладно. Ждите меня возле машины. Я сейчас подойду…
— А вы?
Но Рейно уже сделал стойку: теперь могилы влекли его, как
некрофила со стажем. Он перелез через ограду и принялся копаться у столика.
Потом переместился к подножию гранитной виолончели. Издалека мне было видно,
как он шарит руками по земле и даже что-то кладет в крошечный целлофановый
пакет. Закончив изыскания, Рейно посмотрел в мою сторону и снизошел до взмаха
рукой. А через минуту снова оказался рядом.
— Нашли что-нибудь интересное?
— Еще не знаю… Так, пара окурков… Я представлю вам
отчет.
— Уж будьте любезны…
— Да… Но для этого нам нужно будет составить дополнительный
договор. Уже на расследование дела по факту гибели Аллы Донатовны Кодриной. А
это потребует дополнительных средств, как вы понимаете…
— Что вы говорите!..
— Но этим мы займемся не здесь… Не среди могил.
— Еще бы нам заниматься этим среди могил! —
фыркнула я. — Это было бы неуважением к мертвым…
— Вы правы, — он уже тащил меня в охочий до нежных
частей тела шиповник. — Это было бы святотатством.
* * *
Мы вернулись в Питер около восьми утра. Маленькое
приключение на кладбище напрочь выбило сон из моей отяжелевшей головы. Рейно
тоже не выказывал никаких признаков усталости.
— Давайте сюда вашу купюру, — приказал он, как
только за нами захлопнулась дверь его квартиры в Коломягах.
— Сейчас…
Я присела перед сумкой и принялась рыться в ней. Вытаскивать
наружу все по крохам собранные улики мне не хотелось.
— Ну, как? — поторопил меня Рейно. — Вы ее не
потеряли?
— Не знаю… Не должна бы…
— Да вы вывалите все на пол. Так легче будет искать.
Он сказал это совершенно равнодушным голосом, но его
изогнутые ноздри и подозрительно вытянувшийся нос не смогли обмануть меня:
Рейно жаждал прикоснуться к каждой вещи, которая относится к делу.
Я промычала что-то типа «сейчас найду», но проклятые
двадцать шиллингов не находились.
Через пять минут у Рейно лопнуло терпение: он поднял меня,
как тряпичную куклу, вырвал сумку из рук (я даже не успела открыть рот) и
высыпал ее содержимое на пол.
Чтобы спасти свои собственные (и такие беззащитные!) улики,
я накрыла их телом и посмотрела на Рейно снизу верх.
— Дура, — резюмировал он. — Никто не
собирается рыться в ваших трусах и прокладках… Это она?
