Я не заметила, как прошел день. Главный так и сидел,
запершись в своем кабинете. Сотрудники занимались привычными делами. Я отдала
выпускающему свой материал и с чистой совестью покинула рабочее место.
Потрудилась я на славу, теперь осталось навестить Карчинского. А если он будет
так же груб, как и утром… Может, стоит ему сначала позвонить? Но от этой мысли
пришлось отказаться. Просил же он, чтобы я ему не звонила. Ладно, при встрече я
найду, что ему сказать.
Но говорить мне ничего не пришлось, потому что в мастерской
никого не оказалось. Я постояла немного перед закрытой дверью и решила съездить
куда-нибудь подождать. Для этой цели подойдет любое кафе, на крайний случай
бар. Но больше всего мне хотелось погулять где-нибудь в парке или на
набережной. Отличная мысль, там, кстати, полно всяких забегаловок.
Я доехала до Поздняковской и свернула на проспект. Еще
немного, и я буду на месте. Сколько живу, столько не перестаю удивляться
фонарям, созданным настоящими мастерами. Помню детский восторг, который охватил
меня, когда я впервые пригляделась к ним на набережной. Казалось бы, что в них
такого особенного — несколько жестянок и стекло? А как их только не называют —
и тусклыми, и темными, и колдовскими, и печальными… Если кому-то надо описать
уныние Петербурга, обязательно тронут фонари. И неверный у них свет, и
мерцающий. Но я не могу себе представить, чтобы фонари горели ярко. Они всегда
одинаковые, и в праздники, и в будни. А как их воспринимать, зависит только от
настроения. Меня, например, всегда радуют желтоватые размытые пятна. Непонятно
только, как они могут ярко светить, если от реки постоянно поднимается туман. А
в тумане всегда все кажется и расплывчатым, и таинственным.
Я шла по набережной, вдыхая влажный воздух. С Невы налетал
порывистый ветер, трепал волосы, кидал в лицо мокрые капли. Но я как-то странно
успокоилась. Откуда-то сбоку доносились голоса, слышалась музыка. Я поплотнее
запахнула куртку и отправилась туда.
Возле ступеней, спускающихся к воде, собралось десятка два
молодых людей. Одни были наряжены в костюмы, другие играли роль зрителей.
Сейчас снова появилась тяга к уличному театру, и я узнала Арлекина в пестром
костюме, Пьеро в длинной белой рубашке с печальным выбеленным лицом, Коломбину
с большим бантом в пышных волосах. Скрипач в черном берете с зеленым пером
наигрывал простенькую мелодию, ему помогал флейтист, совсем молодой, почти
мальчик.
Коломбина с Пьеро исполняли затейливую пантомиму, а Арлекин
шутил со зрителями. Я подошла поближе. Арлекин тут же переключился на меня.
Толкая присутствующих и поминутно раскланиваясь, он пробрался ко мне.
— Не откажите, любезная синьорина, в небольшом
одолжении, — он лукаво усмехнулся. — Мы все с нетерпением ждали
вашего прибытия.
— Увы, Арлекин, — ответила я, —
непредвиденные дела задержали меня в дороге.
— Неужели кто-то осмелился чинить вам препятствия, о
bella donna? Неужели какой-то наглец осмелился вас задержать, прекрасная
госпожа? — И он изогнулся в шутовском поклоне.
— Этот человек способен на все, — со вздохом
ответила я, заметив, что зрители с интересом прислушиваются к нашему
разговору, — вот уже сколько лет он держит в повиновении весь наш город.
— Так это был сам герцог? — в притворном испуге
воскликнул Арлекин.
— Да, — ответила я. — Но он обошелся со мной
милостиво и разрешил следовать дальше.
— Ура нашему достославному герцогу, — провозгласил
Арлекин, — который столь вежливо обходится с достойными дамами. Но вот я
вижу нового человека, который присоединится к нашей славной компании.
Посмотрите на его упитанный вид, посмотрите на хитрые глазки, на жадные руки,
которые сами собой сжимаются при виде денег. Могу поспорить на свой дурацкий
колпак, что к нам приближается ростовщик.
Все дружно обернулись в сторону приближающегося мужчины,
который действительно был достаточно тучным. Про меня как-то забыли, и я
поспешила затеряться в толпе. Арлекин отправился приставать к новому прохожему,
но тот оказался тоже не лыком шит и за словом в карман не лез. Словесная
перепалка привлекла народ, и вскоре все с удовольствием слушали словесных
дуэлянтов. Музыканты оставили свои инструменты, а актеры поспешили к своему
товарищу. Толпа покатывалась от хохота и встречала аплодисментами каждую
удачную реплику.
— Хорошо получается, не хуже, чем у Шендеровича, —
проговорил мужчина, стоящий рядом со мной. — Наверное, подставной.
— Вряд ли, — я дернула плечом. — Ко мне он
тоже привязался, а я услышала музыку и просто подошла посмотреть.
— Значит, язык ловко подвешен, — констатировал
мужчина, — а все-таки забавно вот так послушать.
— Пожалуйста, потише, — попросила, оборачиваясь,
женщина.
Мужчина позади меня обиженно засопел, но смолк. Я стояла на
набережной не меньше часа. Кто-то уходил, кто-то приходил, музыканты время от
времени играли. Актеры танцевали, выступали с пантомимой, а Арлекин продолжал
цепляться к каждому новому человеку. Но люди не обижались, я заметила, что
мужчина, обращавшийся ко мне, вытащил достаточно крупную купюру.
Начал накрапывать дождик, порывы ветра усилились, а ноги
начали замерзать. Я решила покинуть импровизированную площадку и опустила в
футлярчик от скрипки несколько монет.
— Благодарю, прекрасная госпожа, — тут же
высунулся черноглазый Арлекин. — Мы счастливы, что вы почтили нас своим
присутствием.
— Непременно загляну к вам еще, — пообещала я.
— Мы здесь бываем через день, — тут же откликнулся
проказник, — а по выходным с самого утра. Будем вас ждать. Только не
опаздывайте из-за герцога.
— Прощайте, — я махнула рукой, а Арлекин умудрился
вытащить откуда-то мятую шелковую розу и с ужимками преподнес ее мне.
Под его умоляющие завывания я вместе с розой покинула
набережную и пошла к стоянке. Уже сидя в машине, пыталась вспомнить, кого же он
мне напомнил. Даже сквозь густой слой грима проглядывали знакомые черты. Кто же
это мог быть? Нет, не могу догадаться. Раздумывая об этом, я вырулила на дорогу
и включила «дворники». Дождь разошелся не на шутку. Но если Карчинского и
теперь нет в мастерской…
Однако он оказался на месте и сразу распахнул передо мной
дверь. Грубо схватив за руку, он втащил меня в мастерскую.
— Что вам надо? — заорал он. — Зачем вы все
время сюда таскаетесь?
Я с удивлением смотрела на художника. Куда девались вся его
неторопливость и вальяжность. Волосы растрепались, сам он утратил весь свой
лоск, а голос перестал быть медленным и вкрадчивым. Теперь он не бросал на меня
липкие похотливые взгляды, напротив, смотрел с ненавистью, словно я была
виновата во всех его бедах.
— Почему вы так со мной разговариваете? — спросила
я. — По-моему, я вам ничего плохого не сделала.
— Ах не сделала. — Он снова схватил меня и потащил
в комнату. — Тогда зачем ты все время крутишься здесь, что вынюхиваешь,
журналистка!.. — Он разразился ругательствами. — Я тебя к себе не
приглашал, нечего сюда таскаться.
