Он думал, что его сразу же посадят в камеру. И непременно в одиночку, где будут толстые решетки на маленьком окне под потолком.
Но до камеры было еще далеко. В довольно большой комнате с грязными кафельными стенами и единственным столом в центре его заставили раздеться. Предстояло нечто вроде регистрации и медосмотра. Потом Дмитрий узнал, что это называется «сборка».
У него еще раз взяли отпечатки пальцев. Измерили рост, вес. Все это заносилось в «дело», заведенное на нового постояльца… В остальном он оказался очень удобным клиентом – ни особых примет, ни шрамов, ни татуировок, ни видимых признаков болезни.
Несколько часов он провел в камере, где проводился первый для него тюремный «шмон». Здесь ему снова пришлось снять с себя все. Одежду, после прощупывания каждого шва, отправили на санитарную обработку… Теперь пришла очередь самого Дмитрия. Обыскивали, заглядывая и ощупывая каждое углубление его тела.
Затем пришла очередь стрижки. Пока с него начисто снимали волосы, придавая вид уголовника, Дима подумал, что теперь его наверняка не отпустят. Не оправдают. На суде всем будет ясно, что не может быть честным человек с отсутствием намека на прическу.
Когда после бани, которая здесь называется «прожаркой», ему вернули одежду – узнать ее было трудно. Брюки превратились в нечто бесформенное. Химия съела всю синтетику в ткани, сделав из нее бугристую сизую тряпку. Исчезла и пластиковая молния на ширинке – от нее осталась лишь бурая клейкая полоска… Понятно, что не был возвращен ремень и шнурки.
Фотографируясь в фас и профиль, Дима еще раз представил свой вид – «был бы я народным заседателем, не поверил бы такому».
Камера по размерам могла бы быть одиночкой. Но в нее ловко вместились двухъярусные нары на восемь лежаков. Жителей же в этой «хате» было ровно двенадцать. Дмитрий довел их число до чертовой дюжины…
Машинально он делал все правильно. Он не сел на лежак у «кормушки», у дверного окна – это законные места «блатных». Он не суетился, не трепался, не казался слабым и униженным.
Его сразу приняли за «индивидуала», за такую темную лошадку, которую лучше не трогать. К нему даже возникло некоторое уважение, когда узнали, что новому их собрату «клеят убийство при отягчающих…» Два дня его не трогали.
Но Дмитрий не знал, что такое его состояние может продлиться лишь пару – тройку дней. Ему было не избежать «прописки». Сейчас за ним просто приглядывают и соображают, какую ему «подлянку кинуть». Он не прошел бы этих испытаний. Они не так сложны, но их надо знать.
Утром он уже допустил ошибку, когда косой старик передавал ему кусок мыла и уронил его. Дмитрий поднял. Совершенно машинально… Пустяк, но это уже было началом его падения. Поднял – значит поклонился. Поклонился, значит, покорился… Здесь действует простая формула: «Ты уронил, ты и подними».
Дима не чувствовал, что для жителей «хаты» назревает развлечение. Спектакль, где он главный герой. Только сюжет вот до конца не ясен. По ходу действия можно возвысить себя, а могут тебя и опустить…
Косой старик уже встал и, потирая руки, подошел к Дмитрию, когда вдруг звякнул засов и надзиратель бесстрастно произнес:
– Назаров, к следователю.
Никакой следователь не любит, когда вмешиваются в его дела. Приятно, конечно, когда тебе звонит генерал с Петровки и просит о чем-то… И просьба странная: разрешить какому-то Савенкову встретиться с подследственным и переговорить с ним. Да еще наедине… Кто он такой, этот Савенков? Мы даже адвокатов не очень пускаем. А этот – частный сыщик… Надо было у этого генерала Дибича бумагу попросить.
Бухонин понимал, что мысль стребовать с генерала письменный приказ, по крайней мере, глупа.
Успокаивало то, что дело по убийству Горюновой развалить невозможно. Есть свидетели, отпечатки Назарова на ноже, кровь убитой на его рубашке… Тут даже адвокат Перри Мейсон не поможет… И кто это сказал, что этот Савенков убийце помогать будет. А кому? Следствию помогать не надо – сами справимся…
Савенков оказался человеком достаточно добродушным и не вызывающим никаких антипатий. Спрашивал извиняющимся тоном и вопросы задавал только такие, на которые Бухонин четко знал ответ.
Они разговаривали уже двадцать минут, когда конвоир ввел Назарова.
Бухонин впервые видел его после того суматошного голого ареста.
– Итак, подследственный, сегодня я начну с вами плотно работать. Наши с вами интересы совпадают. Побыстрей завершим следствие, а после суда – на зону. Там намного лучше, чем в нашем СИЗО. Природа, уютные бараки… С вашим образованием могли бы эти десять лет в библиотеке просидеть. Или редактором лагерной стенгазеты… Но это все потом. Сейчас вот Игорь Михайлович хотел с вами поговорить. Я вас на тридцать минут оставлю… Кнопка здесь. Конвоир у двери…
Бухонин зачем-то оглядел свой кабинет, вздохнул, вышел и сел в коридоре рядом с конвоиром…
* * *
– Вот что, Дмитрий. Следователь, наверняка, хороший человек, но задачи у нас с ним разные. Ему быстро дело закрыть надо, а мне, правда нужна.
– Мне тоже.
– Значит, не собираешься сознаваться.
– Не в чем.
– Но я знаю несколько больше, чем следователь. Знаю тему твоей статьи и почему вдруг тебя так заинтересовала Горюнова… Ты чемодан у нее искал?
– Нет! Нет… но я знал о чемодане… Вы следователю об этом не говорили?
– Пока не говорил.
– Не надо… У них все против меня есть. Нет только мотива. Пришел вдруг корреспондент и убил старушку. Достоевский и только… Без мотива все это глупо. А чемодан – это мотив. Знал и хотел убить и ограбить.
– Логично рассуждаешь… А что же было на самом деле?
– О чемодане знал. Дед перед самой смертью сообщил. Он с ее отцом в Берлине воевал… Хотел с ней поговорить. Хотел статью яркую написать… Договорился. Пришел. Дверь открыта и она лежит. Я машинально нож из трупа вытащил, приподнял ее – не дышит. Вскочил и бежать… Вот вам и отпечатки, и кровь на рубашке… А кому теперь докажешь?
– Если все так, Дима, то ты крепко влип… Когда появится у тебя адвокат, пусть со мной свяжется. Запомни: я – Савенков, детективное агентство «Сова».
* * *
На дачных участках трудно сделать что-либо незаметно. Особенно на новых, где лишь молодые кусты и чахлые полутораметровые яблони. Никто не отказывает себе в удовольствии понаблюдать за соседями. И даже в жару, в будний день, когда кругом казалось бы пустынно, в мансарде дальнего домика могут находиться любопытные глаза, пристально за вами следящие…
Операцию по переносу ценностей решили начать в полночь.
Савенкову пришлось ждать, пока почти полная и совершенно лишняя в данном деле луна скрылась за одиноким, медленно плывущим облаком. Только тогда он открыл калитку и запустил на соседский участок Олега Крылова. Тот двигался быстро, сжимая в одной руке ключ от сейфа – бункера, а в другой – маленький «оперативный» фонарик. Он перемещался, пригнувшись к земле. Не полз, а скакал вприсядку, как хохол в гамаке.
