– А обезьян зачем? – хмыкнул он. Окинул ее
взглядом с ног до головы. Нет, что-либо спрятать под этим платьицем было
решительно невозможно.
– А некоторым нравится, – она дернула плечом и
улыбнулась довольно озорно. – Надевает, понимаешь ли, маску, ставит
невдалеке – напротив зеркала и балдеет…
– Вообще-то мысль, – фыркнул он. – Там
побачим…
– А обыскивал зачем?
– А насчет клофелинчика.
– Это как? – она уставилась самым невиннейшим
взором.
– Не знаешь? – хохотнул напарник, вышедший тем
временем в прихожую. – И в водочку, поди, в жизни не подливала?
– Ма-альчики… У нас серьезная фирма. Обижаете невинную
девочку. Я туфли сниму, ладно? На шпильках на девятый – облезешь…
– Да ты уж все снимай, – жизнерадостно посоветовал
второй.
– Ну, так-таки и сразу? – Девушка, покачивая
бедрами, прошла в комнату. Уселась в потертое кресло, закинула ногу на ногу и
вытащила сигарету из валявшейся на столе пачки «Мальборо». Огляделась. –
Нет, мальчики, делаю вывод, что мне сегодня решительно повезло. Вид у вас самый
славянский, квартирка на бичевскую блатхату не похожа, хвосты селедочные на
скатерти не валяются…
– Мы вообще-то ребята приличные, – подтвердил тот,
что был без усов. Сел на подлокотник и положил ей руку на колено. – Только
требовательные. Если уж в вашей шарашке двоих не нашлось – придется, лялька,
поработать ударником капиталистического труда. И двустволочкой, да и всяко.
– Так бывало и вертолетиком, дяденька, –
прощебетала она голоском младшей школьницы. Зажмурилась, когда его ладонь
скрылась под платьем, с закрытыми глазами выдохнула дым. – Оголодавший
мальчик, а?
– Да не то чтобы, – сказал он хрипло. –
Просто сидим тут два часа и пялимся на импортное траханье – природа уж и
требоват, как говорится.
– По вашим брючкам видно, сэр… Хоть фонарик вешай, как
на негабаритный груз.
– И моментально они поняли друг друга… – Он
расслабился совершенно. – Ну, сядь, как примерная школьница в классе.
– Ага, и мигом останусь без плавок. Хозяин! –
девушка глянула через плечо зависшего над ней парня. – Еще немного – и ваш
друг с меня трусики стянет…
Усатый, как раз кончивший откупоривать «Амаретто», цепко
посмотрел на нее, улыбнулся одними губами и промолчал.
– Он у вас всегда такой серьезный? – громко,
театральным шепотом поинтересовалась рыжая.
– Да с детства такой, – сказал второй. – Папа
его в доценты налаживал, вот и привык делать физиономию… Макс, что ты, в
натуре? Ляльку доставили, все путем, расслабляемся…
Усатый налил три стакана, одним глотком опорожнил свой.
Похоже было, он и в самом деле искренне пытается расслабиться, но что-то
мешает.
Он сидел на стуле так, что пистолет из-под свитера
совершенно не выпирал, держал правую ладонь на колене, пальцами левой
постукивал по столу, молча разглядывал девушку, и холодок во взгляде не таял.
– Значит, Макс? А ты кто?
– А я – Билли. Как Клинтон.
– Ну да? – она наконец села, как примерная
школьница в классе, раздвинула коленки, предоставив руке заказчика охальничать,
как вздумается. – И получается у нас сплошной импорт. Потому что я –
Жанна.
– А вчера кем была? – поинтересовался Макс.
– Все зависит от клиента, – пожала она плечами. –
Если ему так уж приспичит, можно и Прасковеей… Только после Парижа Жанной стать
– самое обычное дело…
– Ты что, там точно была?
– Век воли не видать, Билли… – Она деликатно сняла
его руку, достала из пакета фотографию и подала ему с весьма горделивым видом.
Билли уставился на цветной полароидный снимок. Долго
разглядывал, нехотя отдал напарнику:
– Слушай, и вправду, похоже…
Макс всмотрелся. Жанна – или как ее там – стояла рядом с
элегантнейше одетым типом средних лет, на заднем плане величаво вздымалась
Эйфелева башня, зеленели клумбы, радугой пестрели автомобили, сплошь импортные,
и весь окружающий пейзаж в самом деле не особенно-то и походил на декорацию.
– Ну да, – с ноткой зависти сказал Билли. –
Вам, мочалкам, в Париже обустроиться легко, не то что нам… А, Макс?
– Это точно. – Макс положил фотографию на
стол. – Нам с тобой, конечно, пришлось бы потруднее…
Даже Жанна подметила, что в этой невинной фразочке таился
некий двойной смысл – очень уж многозначительно фыркнул Билли.
Он поинтересовался:
– И как оно там, в Париже? Подожди, так ты что, язык
знаешь?
– Да вовсе не обязательно, – призналась
Жанна. – Я тебе честно скажу – черт те сколько можно продержаться на двух
фразах: «Ля минет» и «Мани-мани-мани»… Выше крыши.
– Ну, насчет ля минет и тут соображаем не хуже, чем
там… – Билли вновь принялся поглаживать ее бедро. – А что, в Париже
наши ценятся?
– Там, знаешь, больше всего ценятся
трансвеститы, – сообщила Жанна.
– Это кто?
– А это мужики, переделанные в женщин. Последний писк
моды. Французы торчат.
– Тьфу ты… – Билли сплюнул вполне искренно. –
Для такого дерьма в музыке и слов нет… Что же из Парижа улетела? Я бы на твоем
месте за такой городок держался…
– Конкуренция, – вздохнула Жанна. – Развитой
капитализм – это тебе не вздохи на скамейке. А от тамошней ментовни так просто
не откупишься. Тот мужичок, что на фотографии, даже и замуж звал, да грубо
разлучили полицаи…
– Ну вот, пошли романы, – хмыкнул Макс, уже
добродушнее, правда. – У тебя их, поди, в запасе…
– Профессия такая, – ослепительно улыбнулась
Жанна. – Между прочим, древнейшая. Или одна из. Про нас аж в Библии, между
прочим, написано. Довольно даже неодобрительно, правда, но все-таки… Билли,
подай стаканчик, как сущий джентльмен… Мерси боку.
Она выпила половину, отставила и спросила:
– Рассказать вам про Париж?
– Соловья баснями не кормят, – отмахнулся
Макс. – Билли, ну-ка погуляй в ту комнату, да посиди, помедитируй. Я за
тобой потом зайду.
– Ну вот, – проворчал Билли, нешуточно огорченный,
медленно встал. – Вечно вы, гражданин, без очереди, а потом, я б и тут
посидел, с нее не убудет…
