— Найдется, но…
— Наливайте полный.
В глазах Воронова затеплился осуждающий огонек, но водку он
все-таки налил.
— Вы алкоголичка? — участливо спросил он, когда
Наталья молодецки залила спиртное себе в глотку.
По телу сразу же разлилось тепло, а реальность «восьмерки» у
подъезда перестала пугать Наталью. Наоборот, она почувствовала неожиданный
прилив сил. И рассмеялась.
— Алкоголичка? Возможно, что алкоголичка. А также
воровка, похитительница собак и завравшаяся убийца.
— Что-то вы неважно выглядите. Идемте в комнату.
Успокоитесь и все мне расскажете.
— Да. Мне нужно рассказать… Мне обязательно нужно
кому-то рассказать.
Двухсотграммовый стакан водки, так по-гусарски выпитый,
все-таки дал о себе знать: знаменитая вороновская ширма покачивалась — вместе с
Лао Цзы, буйволом и Китаем, который он покидал. Покачивались и «Ундервуд», и
крестовина окна, и вороновские скорбно поджатые губы.
— Мне обязательно нужно…
— Выкладывайте, Дарья.
— С этого и начнем. С имени. Меня зовут не
Дарья. — До чего же дешево звучит, черт возьми! Теперь она похожа на
кокетливую потаскушку, скрывающуюся за литературным псевдонимом «Манон Леско».
— Ну и?..
— По порядку. Широкова Наталья Ивановна. Это я. Я
действительно нашла собаку. Я действительно приехала сюда, на Васильевский.
Потому что этот адрес был написан на собачьем ошейнике. Действительно, этот…
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО! И я осталась в этой растреклятой квартире, потому что она мне
понравилась. Потому что она была под завязку заполнена дорогими вещами и
дорогой техникой, потому что у меня… той самой, которая Широкова Наталья
Ивановна… у меня жалкая комнатенка в коммуналке на Петроградке. И соседи,
которых я ненавижу. И которые ненавидят меня…. Все это время я врала себе… Я
жду настоящую хозяйку, я слежу за ее собакой, как же!.. А я просто хотела
отдохнуть, поваляться в чужой кровати, поваляться в чужой ванне. Элементарное
желание, пусть низменное, но элементарное… А потом я нашла паспорта и
просроченные билеты. Но даже это меня не насторожило… Я слушала все звонки в автоответчике,
я залезла в чужую электронную почту — это казалось таким невинным, это казалось
игрой. Я даже ездила на встречу с бывшим парнем хозяйки. И это тоже была игра…
Своего рода. Ничего страшного, ничего угрожающего… Но сегодня… Сегодня я нашла
рубаху с пятнами крови…
— Кровь тоже ненастоящая? Кетчуп или вишневый
сок? — совсем не к месту спросил Воронов.
Наталья осеклась. Черт его дери, этого писателишку, он не
верит ни одному ее слову, он — человек с мозгами и воображением. Тогда что уж
говорить о страже закона, который протирает сейчас штаны в «восьмерке».
— Не думаю, — сказала она. — История, которую
я вам рассказала несколько дней назад, — это все правда. Вы понимаете?
— С трудом. — Воронов сел в кресло напротив
нее. — Значит, роман, который я сейчас пытаюсь написать…
— Это моя собственная история! Теперь вам понятно?
— А труп в багажнике?
— Труп в багажнике — самый настоящий. У меня газеты
наверху… И по телевизору об этом говорили.
— Я не смотрю телевизор.
— Да. Я помню… Я потому и рассказала.
— И вы хотите, чтобы я поверил в этот сентиментальный
бред? В эту конфетную историю, которая при столкновении с реадьной жизнью
просто на куски развалится?
— Хочу, — отчаянно выдохнула она. — Очень
хочу.
— Но такое количество случайностей… Так просто не
бывает.
— Это в книге не бывает. — Ах, если бы здесь была
Нинон с ее полузабытым театроведческим образованием и критическим складом
ума!.. Наталья собралась с силами и закончила:
— Потому что в книге все нужно оправдывать. А в жизни…
не перед кем оправдываться. Литературных критиков у нее нет.
— А жаль. Ну и куда вы шли на ночь глядя?
— Сдаваться. Человек, который сидит в «Жигулях», он
пасет эту квартиру, понимаете? Он уже звонил в дверь, сказал, что из милиции.
— А вы поверили?
— Я до сих пор не могу поверить. Ни во что.
— Ну ладно, — Воронов встал и прошелся по
комнате. — Подвожу итог. Значит, по вашим словам, вся эта
псевдодетективная история, которую вы мне навязали, произошла на самом деле.
— Происходит, — поправила Наталья. — Она не
закончилась. Она закончится тем, что меня упекут. Никто не будет слушать
детский лепет о собаке. Если человек не использует ни одного повода, чтобы
уйти, значит, у него есть масса поводов, чтобы остаться. Этого мне не простят.
Вы знаете, чем я занималась последние несколько часов? Стирала свои собственные
отпечатки по всей квартире.
— Зачем?
— Чтобы меня не нашли, черт возьми!!!
— А вы что, имели приводы?
— При чем здесь это?
— Если не имели — тогда все это мартышкин труд. Ваших
пальчиков нет в картотеке. Это и ребенку понятно. На вашем месте я бы не стал
так драматизировать ситуацию.
— Драматизировать?! — Наталья нервно
рассмеялась. — Убит человек, а в моем доме лежит его паспорт, билет на
самолет и рубаха… Вся в крови…
— В вашем доме? — Воронов поймал ее на слове и
хихикнул.
— Не в моем, не в моем… Черт… Давайте поднимемся, и вы
сами все увидите…
— Отличная идея.
Воронов двинулся к выходу. И у самой двери обернулся:
— Ну?!
В его голосе вдруг появились такая сила и такая спокойная
властность, что Наталья вздрогнула. Еще неизвестно, кого нужно опасаться больше
— ублюдка из «восьмерки» или этого одержимого писателя. А если он стал
писателем, как все они становятся — отставные капитаны, майоры и полковники?
Если у него в любом милицейском отделении брат и сват, а в спальне сидят автоматчики?
Но выстрелов в спину не последовало, и Наталья двинулась в коридор.
Уже надев сапоги (и зачем только снимала?), она жалобно
попросила у Воронова:
— Выгляните, пожалуйста, на лестницу. Мало ли что…
Воронов хмыкнул, но все же подчинился. Через несколько
мгновений пришли утешительные новости.
— Все в порядке. Никого. Можем идти.
Трусливыми перебежками они добрались до шестого этажа, и
Наталья вставила ключ в замок. За дверью было слышно тихое поскуливание. Тума
все еще не теряла надежды размять лапы на улице. Наталья вздохнула: и не
надейся, душа моя.
Когда ключ в замке повернулся, Воронов неожиданно
заартачился.
— Я же совсем забыл… У вас собака.
— Ну и что. Она кроткая, как овца, сама всех боится.
