— Ну все понятно, — Нинон оторвалась от
увлекательного чтива и взглянула на Наталью. — Что и требовалось доказать.
Никуда он не уйдет от этой твоей Дарьи. Влюблен по уши и шантажирует.
— Откуда ты знаешь?
— А чего тут знать? Проклинает, швыряет в морду
обвинения, а потом приписывает: если передумаешь — позвони. А в подтексте есть
еще и продолжение: если не передумаешь — позвоню сам. В дверной звонок. Так что
жди визита. А лучше — забудь ты про эту квартиру.
— А собака?
— При чем здесь собака? Дело ведь не в собаке, правда?
Тебя достала коммуналка, хочешь вырваться хоть на день, пожить другой жизнью.
Правда?
Не в бровь, а в глаз.
— Правда, — вздохнула Наталья.
— Это опасно. Поверь мне.
— Нинон! Что за философские беседы? Ты же ведешь совсем
другую рубрику.
— Сегодня ты осела в ее квартире, а завтра захочешь
стать ею самой. Что будешь делать, когда она вернется, эта твоя Дарья?
— Тоже вернусь. В свою жизнь.
— Давай, что ли, коньяку хряпнем. — Нинон сложила
письмо и протянула его Наталье. — Не нравится мне вся эта ситуация.
— Почему?
— Журналистское чутье. Из своего круга вырваться
невозможно. — Нинон поднялась, проплыла в сторону стойки и вернулась с
двумя бокалами коньяка.
Они молча выпили.
— У меня нет своего круга, ты же знаешь, —
вздохнула Наталья. — Дом — работа, работа — дом.
— Это не имеет значения. Я тебя двое суток не видела, а
какие кардинальные изменения! Волосы перекрасила. Сигареты дорогие куришь.
— Я не могу…
— Не можешь не соответствовать чужим вещичкам. Понятно.
Не дури, Наташка. Это — не твоя жизнь.
Приступ ярости подступил так внезапно, что Наталья едва
удержалась, чтобы не плеснуть в Нинон остатками коньяка. Нинон права. Права во
всем. Будь проклята чертова доберманиха, будь проклят чертов Денис, будь
проклят чертов ключ и Дарья Литвинова заодно. Они как будто созданы, чтобы
показать ей, Наталье, ее собственную несостоятельность. И будь проклята Нинон,
которая подводит под все это теоретическую базу. И она вдруг сказала — только
потому, чтобы хоть что-то сказать:
— По-моему, ты завидуешь.
— Я?! — Нинон от неожиданности поперхнулась
коньяком. — Интересно, чему я могу завидовать?
— Тому, что это произошло со мной, а не с тобой.
— Дура!
— Поправляю. Харыпка, — закусила удила Наталья.
Лучше бы она не вспоминала об этом Джавином словечке.
— Вот-вот. Только твоего узбекского хмыря и не хватало!
Найди его и посели в чужом доме. Ему понравится.
— Ну все. Спасибо за коньяк.
Наталья резко поднялась из-за стола: лучшая подруга
называется. А она еще хотела у Нинон денег перехватить… Пошла к черту!
Выскочив из «Лосей» и глотнув холодного, чуть подрагивающего
воздуха, Наталья сразу же протрезвела. Невозможно. Невозможно, чтобы за сутки
так испортился характер. Наговорила несчастной Нинон кучу гадостей — и только
потому, что она оказалась в чем-то права. Нужно пойти и извиниться. Сейчас же.
Нинон сидела за столиком и, вздыхая, доедала очередную
тарелку пирожных.
— Прости меня, — Наталья смиренно коснулась ее
плеча.
— Ты хотела сказать — «пошла к черту»? — Нинон
подняла на Наталью повлажневшие глаза.
— Хотела. Но передумала. Конечно же, ты права. Прости
меня.
— Да ладно. Я тоже хороша…
— Хочешь — поедем вместе. Посмотришь…
— Уволь. Я вот что подумала, девочка моя. Тебе
наверняка нужны деньги. Сама понимаешь… У меня есть немного. Могу одолжить.
Наталья не удержалась и поцеловала Нинон в щеку.
— Ты прелесть, Нинон! Ты самая лучшая…
— Лучшая… Лучше бы тебе убраться из этой
квартиры, — обреченно забубнила она.
— Ну конечно. Я побегу. Собака, сама понимаешь.
— И откуда она только взялась на наши головы. Слушай, Наташка,
а может, у этой твоей Дарьи есть сестра с манто и диадемой? Покрупнее? Размер
этак на пятьдесят шестой?..
Наталья почти сдержала обещание, данное Туме.
Возле дверей подъезда она оказалась без пятнадцати девять.
Последовавшая после мимолетной размолвки с Нинон сцена примирения несколько
затянулась. Они выпили еще по коньяку, Нинон ссудила Наталью деньгами («Здесь
двести баксов, как раз сегодня гонорар получила, когда сможешь — отдашь») и
снова попросила убраться «из этой сомнительной квартиры» при первой же
возможности. Она даже поговорит с кем-нибудь из знакомых, может, кто-то и
согласится взять собаку на время.
— Нет уж, — заявила Наталья. — Травмировать
Туму я не позволю. Это все-таки живое существо, нечего ее с квартиры на
квартиру таскать.
— Делай как знаешь, только потом пеняй на себя, —
напутствовала ее Нинон.
Тума принялась лаять и бросаться на двери, едва лишь Наталья
вставила ключ в замочную скважину. Но когда Наталья боком просочилась в
прихожую, доберманиха сразу же потеряла к ней всякий интерес. Коротко рыкнув,
она отправилась к себе в кресло.
Впрочем, Тума сразу же вылетела из бедной Натальиной головы:
всю квартиру заволокло паром, а из-под двери ванной сочилась вода.
В глазах у Натальи потемнело.
Дура, дура, дура, идиотка, кретинка, харыпка несчастная, как
она могла забыть завернуть кран в ванной?! Воду дали в восемь, и она
безнаказанно хлестала сорок пять минут! В чужой, роскошной, отделанной, как
конфетка, квартире! Что же она за растяпа такая?!
Скинув на пол дубленку и швырнув на полку под зеркалом
щелкнувший замками портфель, Наталья бросилась в ванную и, задыхаясь в пару,
почти вслепую нащупала и перекрыла кран. Выбирать воду сразу же было невозможно
— слишком горячая, почти кипяток. Подождав, пока пар рассеется, Наталья
осмотрелась: жертв и разрушений не было, кафельный пол и выложенные плиткой
стены не пострадали. Воды в ванной было по щиколотку. Наталья покопалась в
одном из шкафчиков за кухонной выгородкой (все женщины похожи, они кладут
нужные вещи в нужные места) и вытащила оттуда резиновые перчатки. И швабру с
веревочным венчиком (такие швабры Наталья видела в магазине «Максидом», и они
поразили ее воображение).
И принялась выбирать воду. За этим занятием ее и застал
звонок в дверь.
Вот оно. Началось.
Наталья вдруг вспомнила слова Нинон: «…позвоню сам. В
дверной звонок». А вдруг Нинон права и это, действительно, брошенный любовник?
Хорошо же она будет смотреться в чужих перчатках, с чужой шваброй и в чужой
квартире! Наталья на цыпочках подошла к двери и приложила к ней ухо.
