У него было странное, словно окаменевшее лицо, он стоял, отвернувшись от нас, глядя на далекие снежные вершины, но я все равно заметила сверкающую одинокую каплю, медленно стекавшую по его щеке. Мне до боли захотелось обнять его, сказать ему что-то теплое, доброе, выразить свою безмерную, бесконечную благодарность этому человеку. Но я не решилась. Только осторожно взяла его крепкую горячую ладонь и тихо сжала ее в своих слабых прохладных руках. Он ответил на пожатие и мягко отнял свою руку.
На большее я не решилась.
– Сэнге! – вдруг осенило меня.
Как же монах, он ведь собирался идти к Сингху? А что, если?..
– Надеюсь, он жив. Я успел предупредить его за пять минут до взрыва, – обернулся к нам Джамш.
Его лицо уже было спокойным и улыбчивым, как всегда, он весело взглянул на каждого из нас, словно увидел впервые. И тут же раздался звонок. Обычный телефонный звонок.
– Это Сэнге, – улыбнулся Джамш, доставая из кармана запыленных рваных джинсов чудом уцелевший мобильный телефон. – Он спрашивает, не подвезти ли нас? Оказывается, он покинул виллу минут за двадцать до взрыва и уже забрал свой пикап.
Я на секунду задумалась.
– Пожалуй, я бы хотела пройтись.
– Я тоже, – согласился Денис.
– И я. Как-то на воздухе лучше, – проговорил Василий, поглаживая рукой грудь.
– Ладно, я с вами, – согласилась Вероника, мельком взглянув на свои каблуки.
– А вот я, пожалуй, проедусь, – отозвался Педро. – Устал я что-то от всех этих потрясений…
– Я составлю вам компанию, – сказал Джамш. – А за вами мы вышлем из города такси, – обернулся он к нам, выключая телефон.
Глава 34
По пустой, залитой ярким слепящим солнцем дороге шли четверо. Двое мужчин и две женщины. Шли они, крепко держась за руки. Вокруг расстилалась долина, серая, продуваемая ветрами, замкнутая кольцом гор, так, что казалось, эти четверо идут по дну гигантской серебряной чаши с неровными кружевными краями. Серые, припорошенные снегом горные вершины напоминали цветом потемневшее, давно не чищенное серебро.
Мы шли молча, испытывая огромное, безмерное счастье – просто от того, что мы снова вместе. И ничего не надо было объяснять. Мы просто растворились в просторе этой долины, впитали в себя ее запахи, звуки, наслаждались шумом ветра и светом солнца. Потому что каждый из нас в этот день испытал на себе близкое дыхание смерти, а после прикосновения к вечности душа не может остаться прежней.
Наверное, ближе к вечеру, сидя в уютном гостиничном номере, мы будем взахлеб, перебивая друг друга, рассказывать о своих приключениях, но пока нам хотелось просто молча идти по этой прямой, уходившей в неизвестность дороге и ощущать жизнь каждой клеточкой своего тела.
Шеф полиции Педро Шиваджи и полковник индийских спецслужб в отставке Джамшджи Бхартрихари Бхавсингхджи уехали на стареньком монастырском пикапе, тактично решив оставить нас одних.
А вечером, когда все официальные мероприятия были завершены, Педро и Джамш присоединились к нам за ужином. Вот тогда вся наша индийская одиссея была представлена в красках, со смехом, с шутками, охами и вздохами. Каждый внес в рассказ свою лепту. И даже Джамш был беззаботно весел, не улыбался своей отстраненной светлой улыбкой, а смеялся – весело, от чистого сердца. И тогда я подумала: а доводилось ли ему вот так веселиться за последние пять-шесть лет?
Джамш задержался в Ладакхе на две недели и прилетел на Гоа совершено ожившим, с веселыми искрящимися глазами. Педро к этому времени уже разобрался с той частью многоголовой гидры – я имею в виду империю Махараджи, – которая базировалась на вверенной ему территории. С известием о смерти «кровавого» Сингха его конкуренты тут же попытались прибрать к рукам освободившуюся нишу, но благодаря доблестным усилиям шефа и его подчиненных на Гоа им это сделать не удалось. В других штатах работы полиции по-прежнему хватало.
Из Индии мы вылетели нашим дружным коллективом, решив провести пару недель во Франции, потом ребята должны были отправиться в Англию, ликвидировать отставание от учебной программы. Педро с семьей возвратится в Индию. А мы – я, Василий и Джамш – полетим домой, в Россию, и, если Джамшу повезет, он увидит снег, во всяком случае, культурную программу для него я уже разрабатываю. Во время нашего перелета во Францию он слушал мои рассказы о Петербурге.
Василий, как всегда, орал в трубку, «строя» своих подчиненных, и, физически пребывая с нами, душою был в своем офисе. Так что визит Джамша займет меня в отсутствие детей, а там, глядишь, уже и рождественские каникулы. Их мы решили провести в тихой, добропорядочной Финляндии: снять коттедж, покататься на лыжах, посидеть у камина. И я надеюсь, что самым захватывающим приключением станет для нас визит в супермаркет. Острыми ощущениями я была сыта по горло!
Эпилог
Омар Сингх, недвижимый и напуганный, смотрел на страшного человека, сковавшего неизвестной силой его крепкое тренированное тело. Чем дольше он оставался наедине с этим загадочным монахом, тем глубже его затягивало в какую-то фантастическую пучину.
Он был индуистом, но только формально. В душе своей он презирал идиотов, считавших, что какому-то божеству есть дело до их мелких дрязг и неурядиц. Если боги существуют, то уж наверняка у них найдутся дела поважнее и поинтереснее, чем искать сбежавшую скотину, обеспечивать достаток семье какого-нибудь олуха, который сам не в состоянии это сделать, или наказывать тех, кто взял свою судьбу в свои руки, смело и жестко. Поэтому он никогда не боялся гнева богов или их кары.
Но сейчас перед его глазами из небытия, из давно забытого, зачеркнутого, изгнанного из памяти прошлого возникали образы, которые, как он недавно еще верил, были навсегда им уничтожены, стерты из его сознания. Проживая очередной день, он подводил под ним черту, определяя планы на завтра – на будущее, если говорить в более обширном смысле слова, делая заметки в памяти, отмечая свои наиболее успешные свершения, анализируя промахи, передвигая в голове людей, как пешки на шахматной доске. Находил для них наиболее эффективное применение, кого-то поощрял, других наказывал, запугивал, шантажировал, подкупал. Но некоторых он карал, безжалостно и жестоко, в назидание другим, так, чтобы в памяти окружающих эти расправы оставались навсегда, вызывая в душах дрожь и трепет.
В памяти окружающих, но – не в его. Он вырывал эти события из своей памяти, как страницы из книги. Он сжигал их, вычищая свою книгу жизни от наиболее неприглядных своих свершений. И, как он до сих пор думал, делал это вполне успешно.
Оказывается, он ошибался. Бледные, нечеткие, но узнаваемые образы обступали его сейчас, смыкаясь вокруг его неподвижной фигуры. Их становилось все больше, они душили его. Солнечный свет, проходя сквозь них, мерк. Этот удушливый хоровод из мужчин, женщин и даже детей опутывал его, свивая вокруг его души кокон страдания, ненависти, боли. Они заглядывали ему в глаза, как бы спрашивая: «Ты помнишь меня?»
