— Рассчитал. — Ботболта невозможно было сбить с
толку. — Я принес ровно восемь бокалов с шампанским…
— Вот вы и попались! — По здравом размышлении Tea
тоже заняла место за широкой спиной Минны. — Как вы могли принести восемь
бокалов, когда в зале находилось девять человек? Я, дорогая Минна, дорогая
Софья, эта стерв.., э-э.., дорогая Аглая, проныра-журналисточка, наш новый друг
господин Рабенбауэр, секретарша покойной, уж не помню, как ее зовут, режиссер и
оператор! Вы все рассчитали, вы специально сделали так, чтобы кому-то не
хватило одного бокала! И не просто кому-то, а именно — дорогой Аглае!
— Я принес ровно восемь бокалов, — упрямо повторил
Ботболт. — Оператора я не считал…
— Почему? — поинтересовалась Софья.
— Он снимал на камеру, и руки у него были заняты. У нас
однажды работал оператор, он пил после всех, на кухне. И ел тоже.
Это была маленькая месть перебежчику Чижу: Чиж Чижевич,
маленькая блеклая пичуга с объективом наперевес, знай свое место, пичуга!
Объедки за печкой и выпивка в людской — знай свое место, пичуга!
— Ну, хорошо, оператора с камерой мы исключаем, —
продолжала гнуть свое Tea. — Оператора мы исключаем, итого остается восемь
человек. Бокалов тоже было восемь?
— Да.
— Тогда почему одного не хватило?! Ботболт задумался.
— Потому что она разбила свой первый бокал, фрау
Канунникова! — На выручку Ботболту неожиданно пришел Райнер-Вернер. —
Ну, что же вы! Разве не помните? Она проиграла мне партию в шахматы и от злости
разбила бокал.
— Ах, вот оно что! — Tea улыбнулась. — Меня
совершенно не удивляет, что она проиграла. Шахматы, надо же! Стоклеточные шашки
— вот ее потолок!
— Ошибаетесь, дорогая Tea. — Минна улыбнулась еще
шире. — Ее потолок — настольное лото. Сорок один — сплю один. И барабанные
палочки!
— Ошибаетесь, дорогая Минна. — Улыбка Софьи,
казалось, могла поглотить не только зал, но и оранжерею с пристегнутой к ней
террасой. — Ее потолок — не лото, а лотерея. Причем моментальная. Купить
десяток билетов в ларьке, у метро, и соскоблить номер монеткой — на это много
ума не надо!..
Интересно, как долго я могу сносить оскорбления в адрес
беззащитной Аглаи? Пора действовать.
— А вы разве не помните, как она разбила его, дорогие
дамы? — с самым невинным видом спросила я. — Разве вы при этом не
присутствовали? Разве вы выходили куда-нибудь? По делу, разумеется?
Стоклеточные шашки, моментальная лотерея и барабанные
палочки были немедленно забыты. Дамы сплотили ряды и выступили единым фронтом:
— Кажется, я что-то припоминаю, — сказала Минна.
— А я — я вижу это явственно. Как будто только что
произошло, — сказала Tea.
— До сих пор этот звон стоит в ушах. Звон разбившегося
бокала, я имею в виду, — сказала Софья. И тут же снова переключилась на
бурята. — Значит, заметив, что одного бокала не хватает, вы отправились на
кухню, и?..
— И наполнил еще один бокал. Из открытой бутылки — она
стояла на столе. А потом вернулся сюда. Все остальное вы знаете.
Все остальное выглядело не в пример печальнее, чем звон
разбившегося бокала. Аглая взяла шампанское с подноса, сделала глоток и умерла.
— Да. Все остальное мы знаем. Она умерла. — Tea
фыркнула. — И вы были последним, в чьих руках находился бокал с ядом. Вы
сами поднесли его!
Никакой реакции на это — почти прямое — обвинение не
последовало. И дамы, не сговариваясь, попятились к выходу. И остановились у
двери.
— Душегуб! — влюбленно прошептала Минна.
— Отравитель! — влюбленно прошептала Tea.
— Новый Грэхем Янг <Грэхем Янг(1947 — 1990) —
знаменитый английский отравитель.>! — влюбленно прошептала
Софья. — А еще железный купорос притаранил!.. Ни стыда, ни совести!
Ботболт вздохнул и вопросительно приподнял брови: имя
Грэхема Янга ни о чем ему не говорило. Так же, как и большинству
присутствующих. Но клеймо “душегуба” и “отравителя” зажглось на бурятской
физиономии ярким пионовым фонарем. Фонарь этот осветил самые потаенные уголки:
ноздри, забитые серной кислотой, рот с привкусом таллия, носогубные складки с
налетом мышьяка, ртутно-блестящие глаза; подбородок, унавоженный сурьмой, и
фосфоресцирующие щеки. Да и с кончика его языка, казалось, капала воспетая
Аристотелем цикута.
А перчатки! Чего стоили перчатки на руках Ботболта! Он не
снимал их — ни за обедом, ни за ужином. Белая хлопчатобумажная ткань, не
оставляющая никаких отпечатков — ни на бутылке, ни на бокале!..
Дамы уже были готовы покинуть столовую, когда раздался голос
Дашки. Голос, полный иронии и легкого презрения:
— Вы с ума сошли! Вы только посмотрите на него! Разве
он похож на отравителя?!
— Вы правы, Дарья. — Похоже, Дашка и Чиж играли в
одной команде. — Идите-ка сюда, Ботболт!
Бурят по-воловьи покорно двинулся в сторону Чижа. И замер
перед ним, опустив руки по швам. Чиж приподнялся на цыпочки и коснулся
кончиками пальцев плоского лица Ботболта. Затем ощупал мускулы, нагло
выпиравшие из-под смокинга. И в заключение изо всех сил ударил Ботболта в
солнечное сплетение. Бурят даже не поморщился.
— Действительно… Этот травить не будет. Этот может
только череп раскроить. Или позвоночник сломать. О колено. Или расстрелять
жертву из автомата на худой конец. Даже контрольного выстрела не понадобится. Я
прав?
Ботболт смущенно улыбнулся.
— Я прав. — Чиж послал Ботболту такую же смущенную
улыбку. — Не будет такой бугай заморачиваться ядами. Яд — вещь тонкая,
старомодная. Я бы даже сказал — интеллигентная. Требует точной дозировки и
определенной доли вдохновения. А здесь, как видите, интеллигентность даже не
ночевала. Что скажете, Ботболт?
Мажордом только развел руками, похожими на ковши
экскаватора: что тут скажешь? И говорить нечего!
— А почему вы не упомянули о двери, Ботболт? —
Дашка, до сих пор находившаяся на периферии цианидовых страстей, теперь тянула
одеяло на себя.
— Какой двери? — все три дамы насторожились —
Двери в оранжерее… Куда она ведет?
— А это важно? — Ботболт надул щеки.
— Нет. Но…
— Этой дверью никто не пользуется. Недостаток
планировки, остался еще от прежних владельцев… Хозяин приказал ее закрыть.
Теперь там клумба с флоксами…
— Куда она ведет?
— На кухню.
— Может быть, осмотрим ее?
— Зачем? — Ботболт все еще не мог взять в толк, о
чем же говорит ему Дарья. — Зачем осматривать? Ведь она заперта.
Но теперь уже никто не слушал Ботболта. Даже стадо
африканских слонов, отправившихся на водопой, произвело бы меньший шум.
Впереди, высоко подбрасывая колени, неслись беллетристки. За ними едва
поспевали Дарья с Чижом; они же волочили под руки ничего не понимающего бурята.
Замыкали кавалькаду мы с Райнером-Вернером.
