— Убрал самую толковую, — процедила Tea: не для
того, чтобы польстить покойной Канунниковой, а для того, чтобы уязвить
оставшуюся в живых Майерлинг.
— Вот именно. — Софья чуть не плюнула с
досады. — И здесь она умудрилась всех обставить. Проскочила первая…
Но развить тему не удалось.
Провозвестник бесплатной раздачи шуб Фара, до этого
выступавший лишь бесплатным приложением к горке с посудой, неожиданно хлопнул
себя по лбу и расхохотался.
— Мобильник! — заорал он. — Мобильник, ну
конечно же! Как я мог забыть! У меня же мобильник!.. Он наверху, в комнате!..
По залу пронесся ветер надежды.
— Вы идиот, — пропела Минна.
— Ненормальный, — пропела Tea.
— Полный кретин, — заключила Софья. —
Отправляйтесь за ним немедленно!
Отправиться за телефоном немедленно означало только одно: Фара
должен покинуть зыбкий островок безопасности и отправиться в путешествие по
дому. Но предпринимать этот вояж в одиночку он явно не хотел. И потому
обратился к жалкому подобию Терминатора — господину Рабенбауэру.
— Вы не составите мне компанию, Райнер?
— Думаю, будет лучше, если господин Рабенбауэр
останется тут. — Софья все еще питала надежду, что дутые мускулы немца
способны оградить слабых женщин от непредвиденных ситуаций, в том числе — и от
нового татаро-монгольского нашествия. С ножами, топорами, ракетными установками
и ядохимикатами на все случаи жизни. Как же она заблуждается, бедняжка!..
Фара с надеждой посмотрел на Чижа. Нет, Чиж никуда не уйдет.
Чиж не двинется с места. Уйти из зала означало бы потерять контроль над
ситуацией. А Чиж был полон решимости передать тело Аглаи компетентным органам.
С рук на руки…
— Если вы не возражаете, пойду я.
Мое предложение не вызвало у режиссера особого энтузиазма,
но это было лучше, чем ничего. И Фара скрепя сердце согласился.
* * *
…Почему все опустевшие дома выглядят так подозрительно? И
почему они так похожи на декорации?
Эти немудреные мысли пришли мне в голову, как только мы с
Фарой покинули зал и очутились в холле. Гепард с пумой, разномастные ножи,
булавы и арбалеты, вазы с бессмертником и высохшими камышами — все было на
своих местах. Ковры все так же застилали пол, обволакивали стены и потолок — но
теперь они вовсе не казались настоящими.
Театральный реквизит — только и всего.
Если бы я сейчас отогнула тяжелый край какого-нибудь ковра,
то обязательно обнаружила бы чернильный штамп: “К/с “Ленфильм”; если бы я
сейчас заглянула в пасть гепарду, то обязательно обнаружила бы вензеля магазина
“Рыболов-охотник”. И личинки моли, усеявшие вензеля… А оружие на стенах!
Крашенное серебрянкой дерево, не иначе!
Только непроницаемый служка Ботболт придавал этому дому
достоверность. Но стоило ему исчезнуть — и лак на табакерке облупился, да и
сама она пошла трещинами. И превратилась в никчемный театральный задник.
Даже смерть выглядела здесь бутафорски: Аглая заслуживала
большего, чем умереть на пыльной авансцене…
— Не плачьте, пожалуйста, — дрожащим голосом
попросил меня Фара. — Я и сам сейчас заплачу.
— Простите…
— Нет, ничего. Я все понимаю.
Перед тем как подняться наверх, мы, не сговариваясь, подошли
к двери, ведущей наружу, к такому недосягаемому, если верить Райнеру-Вернеру,
гаражу. Забежав чуть вперед, Фара толкнул передо мной дверь; как и все
восточные люди, он был галантен. Но при данных обстоятельствах это была
галантность растерянного лучника — по отношению к своему щиту.
— Прошу вас!
Я шагнула на крыльцо, и ровно через две секунды убедилась,
что Райнер был прав. Во всяком случае, в пункте, обозначенном как “метель”.
Всего лишь несколько часов назад в окрестностях дома гуляло низкое солнце и
посапывали самые безмятежные снега. Теперь же ни о каком покое не было и речи;
природа как будто впала в ярость от одной мысли, что Аглая Канунникова мертва.
— Гараж справа, — сладким голосом подсказал мне
Фара.
Я вытянула руку вперед, и она сразу же исчезла в снежной
круговерти.
— Думаете, нам стоит рискнуть?
— Почему бы и нет?
Авантюра. Чистой воды авантюра. Особенно если учесть, что на
улице минус десять, а на мне нет даже завалящего свитера.
— Хорошо, давайте попробуем.
— Тогда вы первая, а я за вами.
Но нам не удалось даже спуститься с крыльца: где-то совсем
рядом раздался приглушенный метелью собачий вой, и идти к гаражу мне сразу же
расхотелось. Так же, как и Фаре. Проклиная снег, собак и обстоятельства, мы
вернулись обратно в дом.
Ничего не поделаешь, остается только уповать на мобильник
режиссера. Добраться до него будет гораздо проще.
На узкой лестнице, ведущей наверх, Фара попытался затеять со
мной столь же узкопрофессиональный разговор.
— Вы — личный секретарь Канунниковой, насколько я
понял.
— Да, — сказала я, хотя справедливее было бы
ответить “уже нет”. Когда все закончится (а когда-нибудь все обязательно
закончится), я вернусь в Питер, к швейной машинке “Минерва” и к мадам Цапник —
вечной, как гробница фараона Рамзеса. И верной, как сорок тысяч братьев. Уж с
ней-то наверняка ничего не случится.
— У вас ведь есть эксклюзивные материалы, Алиса…
— В каком смысле?
— В самом прямом. После того, что произошло… Словом,
можно ожидать очередного всплеска интереса к Канунниковой. Будут передачи, я
вам голову даю на отсечение…
— И что?
— Мне бы хотелось снять о Канунниковой что-нибудь
элегическое. И я хотел бы заручиться вашей поддержкой. Свидетельства очевидцев,
людей, которые близко знали покойную, вы представляете, как это важно?
Сейчас я лягну его ногой!
— Этот товар выгодно продастся, и вы сможете получить
неплохие дивиденды! Засветитесь на телевидении… Есть в вас нечто такое… Скрытое
обаяние, да! Камера его обязательно проявит, ручаюсь.
Если я лягну его, он не удержится и скатится вниз по крутым
ступенькам. Какое-нибудь острое ребро, какой-нибудь выступ, за которые так
любят цепляться виски и позвоночники, — и все! Второй труп этому дому
обеспечен.
— Сейчас самое благодатное время, — продолжал
увещевать меня Фара. — Как вы не понимаете? Пара месяцев — и о ней все
забудут… Появятся новые кумиры. Вы только подумайте! Некоторые наизнанку готовы
вывернуться из-за двух строчек в “желтой прессе”, а здесь — целая программа!..
Пока я примерялась, как бы сподручнее пнуть мерзкого типа в
живот, Фара неожиданно остановился, хлопнул себя по лбу и принялся хохотать. И
даже сделал несколько фривольных движений: ни дать ни взять — свадебный танец
“Рачпурати, рагав рая, а-а-а!”. На фоне цветущих персиков и реки Брахмапутра.
