— Я понимаю, но… Если бы вы разделись, я бы мог
проверить… Все ли в порядке… Он очень живо реагирует на женское тело. Он ни
разу меня не подводил…
— Кто?
— Он.
Только теперь до меня стал доходить чудовищный,
порнографический смысл просьбы. И никакого смущения на арийской физиономии,
надо же!
— Кто — он? — упрямо повторила я.
— Он. Мой.., перчик… Неужели непонятно? О, если бы я
могла дотянуться сейчас до этого перчика! С каким наслаждением я вырвала бы его
с грядки и отправила в переработку на лечо!.. Но я ограничилась пощечиной.
— А я думал, мы друзья! — Райнер, стоически
выдержавший удар, сокрушенно помотал головой.
— И зачем я вас только вытащила… А насчет вашего члена…
— Как грубо…
— Насчет вашего члена… Проконсультируйтесь лучше с
врачом-андрологом. Я думаю, андрологов здесь полон дом…
…К вечернему коктейлю мы спустились порознь.
Райнер-Вернер, ведомый своим перчиком, просочился в
обеденный зал без всякой заминки, мне же обломилась не совсем приятная встреча
с Софьей Сафьяновой. Софья ухватила меня за руку, когда я, зазевавшись, в
очередной раз чуть не свалилась с лестницы.
И свалилась бы — если бы не жесткий прессинг укротительницы
полицейских романов.
— Молодой человек по имени Ботболт сказал мне, что
передал вам мою сумку. Это правда?
Вот они и начались, искривления пространства! У меня заложило
уши, перед глазами поплыли разноцветные круги, а руки самопроизвольно сложились
лодочкой: чтобы кримволчице было удобнее застегнуть наручники на моих
запястьях.
— Это правда? — еще раз повторила Софья.
— Я вас не нашла.
— Где мои вещи?
Трясясь как осиновый лист, я протянула ей сумку.
— Надеюсь, вы в нее не заглядывали?
Только бы не сорваться! Только бы не потребовать ручку для
подписания протокола о чистосердечном признании!
— Как вы могли подумать!
— А вы, собственно, кто такая, милочка? Если я скажу,
что приволоклась сюда следом за Аглаей, камеры предварительного заключения мне
не избежать!
— Я… Я в съемочной группе.
— Зачем же лгать? — Софья обнажила крепкие, чуть
желтоватые зубы, вполне годящиеся для перекусывания проводов сечением двадцать
миллиметров. — Я собрала о вас кое-какие сведения. Вы — подручная госпожи
Канунниковой…
Дашка! Это Дашка сдала меня с потрохами, больше некому. Но
вступать в прения с комиссаром Мэгре в юбке я не стала.
— Так вот. Передайте вашей хозяйке, что… — Сафьянова
сделала многозначительную паузу.
Что?
"Что по оригинальности сюжетов ее творчество находится
на почетном предпоследнем месте: после “Колобка” и перед текстом гимна
Российской Федерации”.
— Передайте вашей хозяйке, что я восхищена ее книгами.
— Я обязательно.., передам. Всенепременно.
Душная мадам отпала от меня, как пиявка, все вещи в радиусе
трех метров перестали выгибаться дугой и наконец-то встали на свои места.
Теперь, после близких контактов с “дорогой Софьей”, во фразу из ее записной
книжки “…на ладонь ей выпало нечто, впоследствии оказавшееся самым настоящим
человеческим глазом” я верила безоговорочно.
Из-за небольшой заминки с Сафьяновой в “рогатый” зал для
торжеств я вползла последней.
Все были в сборе: четыре всадницы Апокалипсиса, одна собака,
один бурят, один толмач, два представителя телевизионной диаспоры и одна —
журналистской. Всклокоченный Чиж снимал на видео все, что только под объектив
подвернется. А подворачивались все больше мармеладные улыбки писательниц,
которые они то и дело посылали в разные концы зала.
И друг другу.
Делать это было особенно удобно: всех четверых сплотил
небольшой ломберный столик, который — сразу после ужина — выставил Ботболт. И
за который они тотчас же уселись. Перекинуться в добропорядочный бухгалтерский
преф, как я подозревала.
Но преферанса не случилось, а случился дамский джокер —
простенькая игра со взятками, дуться в которую я научилась еще в возрасте
одиннадцати лет на незабываемом полуморском курорте Черноморка, вблизи
совершенно антисанитарного Днепровско-Бугского лимана.
Дамский джокер, естественно, а что еще может объединять
бывшую повариху, бывшую машинистку, бывшую ночную воспитательницу и женщину без
всякого прошлого. Не бридж, не покер и не баккара же, в самом деле!
В перерывах между сдачами дамы перебрасывались цитатами из
своих книг — уже не с таким остервенением, как днем. И уж, конечно, совсем с
другим знаком.
Да и цитаты были совсем другими. И резюме по поводу цитат.
«Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! А ваш последний
триллер просто великолепен. Уму непостижимо, откуда такая упругость плоти в
бесплотных вещах!»
«Вы потрясающи, дорогая Tea! He жаль, что ваши книги
растаскивают на анекдоты? Может быть, следует подумать о том, чтобы продавать
репризы в розницу?»
«Вы изумительны, дорогая Софья! Какой реализм, какая
точность деталей! Если раздавать ваши романы в СИЗО, чистосердечных признаний
было бы гораздо больше…»
«Вы восхитительны, дорогая Аглая! Может быть, позволите хоть
одним глазком взглянуть на вашу новую вещь? Нет никаких сомнений, что она
принадлежит двадцать первому веку! И что это за дивный цветок у вас на груди?»
Аглая действительно появилась в зале с цветком в разрезе
декольте — тем самым двоюродным братцем чайной розы, который так поразил ее воображение
час назад. Черт ее дернул приволочь с собой этот цветок!
Но повлиять на Аглаю я уже не могла.
Мне оставалось только восхищаться тонкой игрой конкуренток и
исподтишка следить за несчастным Фарой, который был вовсе не готов к такому
повороту событий. За каких-нибудь полтора часа он четырежды поменял цвет лица
(по всему спектру — от теплой до холодной его части). А эмоции! Поначалу Фару
согревала надежда на то, что фурии сорвутся и снова вцепятся друг другу в
волосы. На смену надежде пришло легкое недоумение, переросшее в стойкое
удивление. И наконец, режиссер впал в ярость. Тихую и поэтому особенно
впечатляющую. Масла в огонь подливала Дарья, вороном кружившая над попавшим
впросак горе-профессионалом: “Нужно знать, где, когда и сколько, парень!"
Только Чиж оставался безучастным: цветосветовые пятна
мелькают, объекты движутся, мизансцены строятся сами собой, камера работает —
что еще нужно?..
Покончив с воспеванием творчества, дамы перешли на забавные
случаи — из карьеры и жизни. И даже на легкое философствование. Потом
перескочили на издателей. В этом вопросе все четверо были поразительно
единодушны.