Мы поднялись еще на один этаж и без труда нашли вторую дверь
справа. Судя по всему, до этого архитектурного аппендикса руки у господина
Улзутуева не дошли. Над сомнительного качества дверью висел такого же
сомнительного качества китайский фонарик. Если комнатушка не будет снабжена
ширмой или хотя бы раздвижными перегородками, я заявлю протест.
…Как и следовало ожидать, ни ширмы, ни перегородок в комнате
не было и в помине. Но самым неприятным оказалось наличие только одной кровати.
Узкую кушетку, которая стояла у окна, равно как и два кресла, всерьез
рассматривать не приходилось.
— Вы, естественно, занимаете кровать, — сказал
Райнер-Вернер.
— Противоестественно, — парировала я. — Но
все же занимаю.
— Интересно, за кого они нас приняли? —
Райнер-Вернер сбросил тулуп на пол и с разбегу нырнул в кресло.
Я кисло улыбнулась. Комната не оставляла никаких сомнений на
наш счет. С десяток пепельниц, дартс на стене, шахматы на низком столике у
кушетки (рядом с батареей крепких напитков); простецкий писсуар в ванной и
никакого намека на биде. И никакого намека на задвижку, дверь просто
прикрывается, и все. А если заглянуть под кровать, там наверняка найдется пара
забытых носков забытых телохранителей забытых хозяев жизни.
Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели такие
же свежие полотенца. А из широкого окна открывался потрясающий вид на свежие
снега. И на бухточку с маленьким замерзшим причалом. Давненько я не видела
такой красоты.
— И почему фрау Аглая не представила нас этому
странному человеку?
— Много чести — представлять обслуживающий
персонал. — Я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа..
— Так нас посчитали обслуживающим персоналом?
— Ну, если быть до конца откровенными, это
соответствует истине.
— У вас, русских, столько комплексов… И вы так любите
самоутверждаться за чужой счет. А это некрасиво, очень некрасиво…
— Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы в
своем Мюнхене и не зависели бы от капризов вздорной распоясавшейся
старухи. — Я все еще была зла на Аглаю. Я совсем не так представляла себе
эту поездку. — Как вы когда-то утверждали — климактерички с причудами.
— Я прошу вас, Алиса! — Райнер поморщился. —
И потом, она пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю женщинам.
Кто бы сомневался! А еще эта чертова незакрывающаяся
ванная!..
— У нас целый час. Чем будем заниматься? Немец
устроился в кресле поудобнее и широко расставил ноги. Не смотри, скомандовала я
себе, не смотри — иначе ослепнешь. Навсегда — как от паленой водки. Или на
время — как от куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. То
есть мюнхенский. А “Гамбургский петух” — это совсем другое, это рубрика,
которую вела Дашка в “Роад Муви”. Возможно, ведет до сих пор. Дарья ведь тоже
не устояла: дала этому субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива.
Господи, ну почему…
— Господи, ну почему так происходит? — воззвала я
к Райнеру-Вернеру. — Почему любое, даже самое безобидное, слово в ваших
устах звучит как пошлость? Почему вы говорите: “Передайте мне соль”, а
слышится:
"Дайте мне, не пожалеете”?
— Кому слышится? — Немец снял валенки и носки.
Затем по-собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез в свой
дорожный баул — за ботинками.
— Какая разница — кому?!
— По-моему, у вас большие проблемы, Алиса. Я пропустила
вполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.
— И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Я
буду мыться…
— Это предложение?
— Это предупреждение.
Неуемный Райнер поскребся в дверь через пятнадцать минут —
стоило мне только намылить голову.
— Вам что-нибудь нужно, Алиса?
— Ничего, — отплевываясь, процедила я.
— Вы симпатичный человек. И неглупый, как мне
кажется. — Он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! — Почему
вы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее место? Она ведь
вами помыкает. Лишает индивидуальности.
— Не ваше дело. — Я вооружилась зубной щеткой на
случай внезапной атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких попыток ворваться в
ванную, и совершенно неожиданно…
Совершенно неожиданно я почувствовала легкое разочарование.
В том, что Бывший сделал мне ручкой, была и моя вина. Сексуальности и шарма во
мне не больше, чем в хозяйственном мыле. Чем в рулоне туалетной бумаги. Чем в
ножном электроприводе швейной машинки. Даже Райнер-Вернер, готовый покрыть все,
что угодно, включая комнатные тапки и ручной эспандер, не испытывает ко мне ни
малейшего интереса.
С возрастом это будет только усугубляться.
И Аглая для меня — спасение. Она неуязвима для сексуального
экстремизма, под ее сенью я пережду самый солнцепек и спокойно перейду к сезону
увядания. При условии, что Аглая протянет еще лет двадцать пять — тридцать…
— И все-таки вы не ответили мне, Алиса.
— Без комментариев…
Продолжения дискуссии не последовало, и за дверью ванной
наконец-то воцарилась тишина. Почти кладбищенская. Без комментариев, это точно…
* * *
…Я не дала поддержать себя под локоть и едва не скатились с
крутой лестницы. Райнеру удалось перехватить меня в самый последний момент: за
ворот рубахи, совершенно непочтительно. Мы рухнули на ступеньки, монументальный
подбородок Райнера уткнулся мне в шейные позвонки и затих, подонок.
Впрочем, мой собственный затылок тоже вел себя не самым
лучшим образом: он и не думал отлепляться от немца, предатель Родины.
— Отпустите меня, — прошептала я, продираясь
сквозь давно "забытую чащу мужских запахов: одеколон, подаренный
предыдущей любовницей; крем для бритья, подаренный нынешней любовницей; гель
для волос, подаренный будущей любовницей (подругой нынешней); и жевательная
резинка, купленная в ларьке у станции метро.
— Я вас не держу.
— И помогите мне встать.
— Да, конечно.
Райнер-Вернер потянул меня вверх — чтобы тут же выпустить. Я
снова упала на ступеньки и, кажется, отбила себе зад. Но теперь моя плачевная
судьба никого не интересовала. И Райнера — меньше всего.
Позади нас стояла Дашка.
Я глазам своим не поверила. Если ее появление у станции
метро “Алексеевская” еще можно было хоть как-то объяснить, то присутствие
здесь, за семьсот километров от Москвы, в вотчине бурятского миллионера, —
это не лезло ни в какие ворота!
— Развлекаетесь? — спросила Дарья совершенно
будничным голосом. Как будто мы расстались вчера вечером, а не два месяца
назад.