Последнее замечание было излишне – на крыше огромного черного «Стенвея», который стоял в гостиной, громоздились заключенные в серебряные рамки выцветшие фотографии.
– Это вы? – изумилась я, рассматривая пухлощекого сорванца в матросском костюмчике, который держал за руку величественную даму в шелковом платье и с жемчугами вокруг шеи.
– Угадали, – рассмеялся профессор. – Я собственной персоной в возрасте трех с половиной лет рядом с моей покойной матушкой…
Кабинет Черновяца, огромный, состоящий сплошь из высоченных шкафов с книгами, выходил окнами на небольшой запущенный садик. Я позавидовала Черновяцу: быть может, и я когда-нибудь уйду на покой, перееду в провинцию и буду писать мемуары. Оказалось, что супруга профессора умерла несколько лет назад от рака легких, а взрослые дети – два сына и дочь – живут в столице. Эрик, как и я, был одинок. Но у меня хотя бы имелся гарный хлопец Василиск!
Черновяц пригласил меня в столовую: через десять минут мы попивали кофе со сливками, поглощали вкусный пирог с черной смородиной и обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Поделитесь со мной своими подозрениями, – сказал неожиданно профессор кислых щей. – Серафима Ильинична, у вас ведь есть на примете тип, который идеально подходит на роль маньяка.
– Я никого не подозреваю, – соврала я.
Профессор погрозил мне сухим пальчиком и заметил:
– Я вас насквозь вижу, Серафима Ильинична! Вы не умеете обманывать, вас выдает выражение лица, кроме того, вам следует отучиться краснеть.
Это он обо мне? Я считала себя великолепной обманщицей, и никто и никогда не говорил мне, что я краснею!
– И все же, – подкладывая мне на тарелочку очередной кусочек пирога (я дала себе обещание, что больше двух есть не буду, но устоять перед соблазном не могла: каюсь, слаба я плотью!), – такая проницательная дама, как вы, наверняка выбрала себе подозрительного субъекта, который, по вашему мнению, может быть маньяком.
– Значит, вы хотите знать? – спросила я. – У вас можно курить?
Черновяц милостиво разрешил, правда, заметив, что сам не курит – на смертном одре жена взяла с него клятву, что он бросит это непутевое занятие. Какая сила воли! Я (а-ля Марк Твен) всем твержу, что бросить курить – очень легко, ведь сама бросала около пятидесяти раз.
Затянувшись, я ответила:
– Так и быть, удовлетворю ваше любопытство.
– Так кто, кто? – взвился профессор.
– Вы! – сказала я, пустив в лицо профессору кислых щей струю никотина.
Черновяц смешно заморгал глазами, снял очки и заблеял:
– Серафима Ильинична, вы не шутите? Вы в самом деле считаете, что я… маньяк?
– А что? – сказала я. – Вы – мужчина, а этот убийца наверняка мужик. Вы вертитесь рядом с Михасевичем, Настя вас знает, так что вы могли похитить ее, не поднимая шума. Живете вы, профессор, один-одинешенек, откуда я знаю, может, вы переоборудовали подвал в гестаповскую камеру пыток, где и убиваете несчастных детишек.
Черновяц охнул, я его успокоила:
– Будь я автором третьеразрядного детективного романа, так бы и сделала. Но не стоит беспокоиться, я знаю, что вы – не маньяк. Хотя бы потому, что, когда вчера была похищена Настя, вы мирно дрыхли на диванчике в особняке Михасевича. Кроме того, у вас ведь нет автомобиля, а у маньяка он имеется.
– Ну, может, я, как Джеймс Бонд, прячу автомобиль в потайном гараже, – неумело пошутил Черновяц. – А знаете, Серафима Ильинична, кого бы я сделал маньяком в романе? Вас!
Настал мой черед поперхнуться: я едва не проглотила сигарету. Вот в чем, в чем, а в том, что я могу быть маньяком, меня никто и никогда не обвинял. Меня постоянно называют «потрошительницей на телеэкране», «богиней герцословацкой литературы» и «этой самой Фимой Гиппиус», но чтобы так запросто зачислить меня в стан серийных убийц!
– А что, – продолжал профессор, – вы вполне могли затаить злобу на Марка, вашего бывшего мужа, и начали терроризировать его взбалмошную Юлиану мерзкими письмами. Наряду с этим вы колесите по городу и убиваете детишек – вас никто не боится, еще бы, кому придет в голову опасаться милую даму! И вот наступает кульминационный момент, и вы уволакиваете Настю Михасевич….
Я все еще кашляла, профессору Черновяцу пришлось даже пару раз крепко ударить меня по спине.
– Но это все глупости, – успокоил он меня, – за мою долгую деятельность на посту директора Судебно-психиатрического института имени Фрейда я ни разу не сталкивался с женщинами-маньяками. Совершать подобные убийства, увы, увы, исключительно мужская прерогатива.
Обменявшись «комплиментами», мы перешли к более продуктивной части беседы.
– А если серьезно, Серафима Ильинична, – продолжил профессор, – кого вы подозреваете?
– Не знаю, – честно ответила я. – Хотя подождите! Полковник Порох – чем не кандидат? Мерзкий, самодовольный, а в душе неуверенный в себе тип, которого в детстве подвергал сексуальному насилию отчим…
– Ну, это вы слишком, – заявил профессор. – Я знал семью Пороха, кстати, его, вы угадали, воспитал отчим – замечательный человек! Но мне ли, как психологу, не знать, что в таких с виду беспроблемных семьях случаются страшные трагедии и люди годами подвергаются насилию со стороны родственников. В случае с Порохом это, увы, не так. Увы, потому что я сам бы с большим удовольствием занялся освидетельствованием полковника, окажись он маньяком. Порох женат, живет с женой тридцать лет, у него семеро детей и двенадцать внуков…
– Тогда сдаюсь, – сказала я. – Профессор, а нет ли у вас еще пирога?
Черновяц притащил еще один пирог, и я, плюнув на предрассудки, принялась поглощать его. Моему мозгу для интенсивной работы необходима глюкоза!
– Порох меня не выносит, – продолжал Эрик. – Это давняя история, я знаю его уже много лет… Поэтому он и не привлекает меня с моим колоссальным опытом к поиску маньяка! Зато вызвал из Экареста профессора Дыхма – этого шарлатана и зазнайку! Ну ладно, уверен, что мы найдем маньяка раньше, чем Порох со всеми своими столичными экспертами. Что мы имеем? Есть человек, который посылает Юлиане Понятовской анонимные письма с угрозами и который пытался ее убить, и есть личность, похищающая девочек. Это – два разных человека, и я не думаю, что между ними существует связь.
Я была согласна с профессором и поддержала его мысль энергичным кивком головы – рот был занят пирогом.
– Кто донимает Юлиану, не так важно. Думаю, кто-то из домашних. А вот личность маньяка-детоубийцы гораздо занимательнее. Он ловко маскируется, даже такой специалист, как я, не может понять, кто это. Но мне кажется, что и вы, и я знаем этого человека, что он крутится где-то рядом, может, не на первом плане, а скорее на периферии. Этот некто – не чужак, он – житель городка, так как держит девочек у себя дома или в специально оборудованном каземате, вероятно, подвале, гараже или на чердаке. Этот некто умен, он не допустил пока что ни единой крупной ошибки, не оставил следов, которые могут привести к нему. Он ориентируется в топографии Варжовцов и хорошо знает детей: ведь кого и когда похитить, не так-то легко решить стороннему наблюдателю. А наш, с позволения сказать, милый друг в курсе всего!
