Особняк затих. Жуя, я могла поразмыслить над тем, свидетельницей чего стала за последние несколько часов. Будь я автором детективного романа, то кого бы сделала автором анонимных писем с недвусмысленными угрозами?
Послания адресованы Юлиане, и это значит, что нужно искать в первую очередь того, кто ненавидит Понятовскую. Или это уловка неизвестного злодея? Ведь тот, кто наносит удар по Юлиане, досаждает прежде всего Марку.
Странное дело, но поздний ужин не принес никаких новых мыслей. Ощутив в животе долгожданную тяжесть, я решила отойти ко сну. Перед тем как подняться к себе, я заглянула в библиотеку в поисках необременительного чтива. На одной из полок обнаружила свой магнус опус
[2]
– «Глокую куздру», а также несколько сборников с рассказами и новеллами. Марк читает меня?
Я вытащила книги с полки и убедилась в том, что возлагала слишком большие надежды на литературный вкус Михасевича или его капризной супруги. Книжки были новехонькие, наверняка ни разу не раскрытые, а в одной имелись неразрезанные страницы.
Вот и весь Марк: для него главное – создать должное впечатление. А книгами он решает проблемы интерьера. Впрочем, мы все этим грешим!
В библиотеке меня ждало еще одно открытие – журналы, которые до этого лежали на журнальном столике, бесследно исчезли. Значит ли это, что некто забеспокоился? Если так, то я на верном пути!
Я приняла теплую ванну и растянулась на белых простынях. Что ни говори, а сервис в доме у Михасевича отменный. Я выключила торшер и закрыла глаза. Сон не шел, я все вспоминала легенду, рассказанную профессором.
Часы в коридоре гулко пробили два ночи. Внезапно я услышала, как входная дверь в мою комнату скрипнула. Я затаила дыхание и приоткрыла один глаз.
Неясная фигура (не то мужчина, не то женщина) проскользнула в мою опочивальню. Кто это и что ему – или ей – надобно? Пришелец осмотрелся, и в тот момент, когда я протянула руку к выключателю, чтобы зажечь торшер, неизвестный гость ретировался.
Я попыталась унять сердцебиение и в который раз поклялась не наедаться на ночь. Выждав несколько секунд, я проворно подошла к двери, открыла ее и вышла в коридор.
Никого. Тот, кто вторгся в мою комнату, успел скрыться. Я закрыла дверь и повернула ключ в замке. Так-то надежнее. Не хочу, чтобы невесть кто тревожил мой покой.
Уверенная, что после этого инцидента точно не засну, я улеглась в постель и несколькими минутами позже погрузилась в крепкий и здоровый сон.
25 апреля
Я проснулась на удивление рано – не было и шести. Несмотря на то что провела в постели всего несколько часов, я ощущала себя бодрой и отдохнувшей. Странно, обычно ранний подъем давался мне с трудом, а теперь энергия так и била ключом.
Особняк все еще спал: насколько я могла припомнить, Марк вставал около семи, а Юлиана, судя по всему, не утруждала себя ранним подъемом. Я спустилась на кухню и распахнула холодильник. После вчерашней обжираловки надо сесть на диету. Я достала пакет обезжиренного молока и, закрыв дверцу, столкнулась нос к носу с Зоей Штольц.
– Доброе утро, Серафима Ильинична! – промурлыкала секретарша.
Я, не ожидавшая увидеть Зою, едва не выпустила пакет из рук. Секретарша (в неизменном брючном костюме цвета подгоревшего овощного рагу), прищурившись, смотрела на меня. Не она ли ночью прошмыгнула в мою комнату?
– Вы ранняя пташка, Зоя, – сказала я, наливая себе в стакан молока и закусывая морковкой. Буду жить по принципу Мэрилин Монро, которая как-то призналась, что хотела бы всю жизнь питаться молоком и оранжевыми корнеплодами.
– Ах, положение обязывает, ведь до того, как императорская чета соизволит подняться, я должна переделать массу всего: перебрать чечевицу, полить розовые кусты, прополоть грядки, – сказала секретарша и, кивнув на морковку, которой я хрустела, добавила: – Следите за фигурой, Серафима Ильинична?
Зоя вышла из кухни, я дожевала картонного вкуса корнеплод и выпила невкусное молоко, решив, что настала пора перейти к радикальному средству – утренней пробежке. Это позволит мне познакомиться с городом.
Улицы Варжовцов были пустынны, несколько бездомных собак трусили в легком, смешанном с серостью еще не ушедшей ночи тумане, что наступал на городок с моря.
Я шла и думала, не позволяя протестующему желудку сбивать меня с мыслей, какая все-таки благодать в этом тихом уголке провинциальной Герцословакии!
Я заприметила темный силуэт златоглавой церкви. Каюсь, я никогда не была религиозным человеком. Но в то утро меня тянуло в храм.
Церквушка оказалась небольшой и уютной, внутри было жарко натоплено (на улице еще чувствовался обманный апрельский холодок). Старушка в углу дремала, держа в морщинистых руках Евангелие, рядом с ней лежали свечи, иконки, образки, которыми торговали в храме божьем. Тут же возвышался ящичек для пожертвований.
В глубине церкви я заметила статную фигуру отца Сильвестра. Священник беседовал с маленькой, сгорбленной женщиной в черном платке. Они о чем-то разговаривали, я не собиралась им мешать, поэтому просто из любопытства стала разглядывать строгие лики святых и угодников, изображенные на иконах. Пахло ладаном и воском; свечи, потрескивая, горели, отбрасывая блики на каменные стены.
– Ну и что мне может дать ваш бог? – резкий голос женщины в платке прорезал храм.
Отец Сильвестр что-то тихо ответил прихожанке, но ее тон становился все громче и истеричнее:
– Ваш бог отнял у меня дочь, он не защитил ее, а ей было всего семь лет! За что? Если это мои грехи, то пусть он наказывает меня, а то это больше похоже на месть из подворотни – отыгрываться на детях за грехи родителей.
– Дочь моя, – отец Сильвестр пытался урезонить женщину. Я внезапно поняла, что передо мной – мать одной из девочек, ставших жертвой маньяка. – Мы должны смириться, такова воля божья, и не нам роптать на нее. Не забывай, господь позволил, чтобы и его сын отдал свою жизнь за наши грехи!
– Но почему моя Лаура? – закричала женщина. – Почему от меня и моих детей требуют, чтобы мы стали овцами, которых ведут на бойню? Ваш бог отнял у меня дочь, а взамен ничего не дал. Моя Лаура не заслужила такого конца – быть убитой в возрасте семи лет! И не говорите мне, что она попадет в рай! Что мне теперь делать? У меня больше никого нет!
– Жить дальше, – тихо ответил священник. – И не роптать на всевышнего!
Женщина, мотнув головой, всхлипнула и бросилась вон из церкви. Отец Сильвестр подошел к мне и с печальной улыбкой на устах произнес:
– Я не в силах изменить ход событий, и никто не в силах, кроме нашего Творца. И действительно, что я могу предложить безутешной матери? Ничего… В этом вся беда… Я в который раз чувствую свое бессилие и духовную немощь…
Поговорив немного с отцом Сильвестром, который был глубоко удручен настроением скорбящей матери, я отправилась к морю. Волны лениво накатывали на берег, туман начал рассеиваться. На набережной было всего несколько человек.
