Мой супруг номер один (всего у меня их было четыре с половиной) за последние тридцать лет не изменился. Он всегда тяготел к помпезности, величию и неуемному гротеску. Впрочем, я любила Марка, а он любил меня. Наш брак считался образцовым – еще бы, отец Марка, самый известный поэт Герцословакии, великий и незабвенный Казимир Михасевич, любимчик тогдашнего коммунистического диктатора Готвальда Хомучека, был одним из самых влиятельных людей в социалистическом искусстве страны. Казимир был автором гимна, и это подняло его на недосягаемую высоту и превратило в небожителя. Самое удивительное, что пятьдесят лет спустя, когда коммунизм в Герцословакии испустил дух, наш президент Гремислав Гремиславович Бунич попросил Казимира создать гимн для капиталистической Герцословакии. Бравурная, торжественная музыка осталась все та же, Казимир чуть подкорректировал слова (вместо «победы коммунизма» и «мудрых вождей пролетариата» восхвалялась «свободная, великая держава» и «демократия – наш выбор навечно»), и Герцословакия обрела новый старый гимн. Правда, прежний текст настолько въелся в память, что когда звучат первые аккорды величественного гимна, то меня так и тянет запеть о «торжестве идей Хомучека» и «светлом будущем для дружных народов социализма».
– И долго ждать, пока Марк Казимирович соизволит принять меня? – спросила я секретаршу. Та смутилась. Я одарила несчастную своим знаменитым инквизиторским взглядом исподлобья. Его я тренировала долгие годы в своей телевизионной передаче «Ярмарка тщеславия».
Я, Серафима Ильинична Гиппиус, Полярная звезда на литературном небосклоне Герцословакии, гранд-дама романоваяния, чей талант сопоставим с заслуженной славой, автор знаменитой и никем (и мной самой в том числе!) до конца так и не понятой «Глокой куздры», удостоенной несколько лет назад престижнейшей Тукеровской премии, умею ввергать людей в трепет и наводить на них деймос и фобос.
Помимо этого, никто и никогда не смел мне противоречить, ибо я, как древнеегипетское божество, считаюсь непогрешимой – в вопросах литературного творчества, а мой стиль настолько элегантен и уникален, что любые сомнения в адрес моей гениальности подобны государственной измене.
– Серафима Ильинична, – проблеяла секретарша, покрываясь красными пятнами, – я доложила Марку Казимировичу о том, что вы прибыли, он сказал, что примет вас через десять минут!
– Ах, правда? – вздохнула я и вперила в девицу взгляд Медузы-горгоны. Секретарша ни в чем не виновата, она выполняет волю своего хозяина, то есть Марка. А мой бывший муженек склонен к соблюдению дурацкого церемониала: Марк никогда не принимает посетителей сразу же, это считается дурным тоном, ибо каждый, кто желает попасть в святая святых самого известного герцословацкого режиссера, обязан промариноваться некоторое время в приемной. Некоторые, в первую очередь малоизвестные просители и журналисты, ждут по часу, а то и по три – безропотно ждут, ведь, как информирует посетителей секретарша, «Марк Казимирович занят». Такие, как я, мастодонты и бронтозавры столичного общества тоже не допускаются к Марку прямо с порога – им приходится ковырять в носу минут десять-пятнадцать.
Да, милый Марк ничуточки не изменился! И самое удивительное, что я по-прежнему испытываю к нему теплые чувства. Все же он был первым моим официальным спутником жизни! Наше бракосочетание считалось предопределенным: я знала Марка с песочницы, наши родители обитали в элитном поселке для представителей социалистической интеллигенции Перелыгино, поэтому, когда юный Марк заявил родителям, что хочет жениться на мне, радости не было предела. Скажу честно, что великий гимнописец Казимир тайно надеялся на то, что его единственный сын найдет семейное счастье в объятиях младшей дочери диктатора Хомучека и это породнит его с правителями Герцословакии, но мечты так и остались мечтами. В конце концов, я тоже была неплохой партией: моя мамочка, Нинель, была знаменитой полярной летчицей, а мой папочка, Илья, переводчиком с санскрита, специалистом международного уровня и автором нескольких классических монографий.
Мой брак с Марком длился пять лет, мы расстались по обоюдному согласию. Неземная любовь испарилась, уступив место постоянным скандалам и ежедневной перепалке, победительницей из которой выходила, разумеется, я – мне ли, выпускнице отделения классической филологии Экарестского государственного университета, кандидату наук, не знать всего разнообразия герцословацкого языка и в особенности некоторых его пластов!
И в то же время мы остались с Марком друзьями. Последние двадцать пять лет мы с некоторой ревностью следим за успешной карьерой друг друга. Я превратилась в Екатерину Медичи и мадам де Помпадур современной литературы, а моя программа «Ярмарка тщеславия», в которой я вытягиваю жилы и принародно подвергаю словесной экзекуции сильных мира сего, считается одной из самых популярных на телевидении.
Михасевич же сделался герцословацким Стивеном Спилбергом (он и не скрывает, что знает голливудского режиссера как облупленного и зовет его на «ты» и Стиви), получил за один из своих фильмов «Крылатого льва» на кинофестивале в Бертране и едва не удостоился около месяца назад «Оскара». Пожалуй, Марк – самый влиятельный человек в герцословацкой фильмоиндустрии, ему ничего не стоит найти спонсоров, которые предоставят ему кредит в пятьдесят миллионов долларов для съемок очередного эпохального «кина».
Еще бы, Марк на короткой ноге с олигархами (разумеется, с теми, которые еще на свободе: тех, что сидят в тюрьме, Марк моментально вычеркивает из записной книжки), министрами и любит в интервью как бы случайно назвать нынешнего президента Гремиславом, а потом, чуть подумав, с легкой усмешкой добавить и отчество: так, чтобы все сразу поняли – его отношения с первым лицом в государстве – это отношения закадычных приятелей!
Но более всего Марк гордится тем, что он по отцовской линии светлейший князь. Удивительно, во времена коммунизма этот эпизод биографии моего бывшего свекра тщательно скрывался, ведь не пристало первому придворному поэту происходить из древнего аристократического рода, в анкетах так и писали в соответствующей графе: «Сын аптекаря».
Что правда – то правда, после революции дед Марка, князь, лишился всех своих многочисленных угодий, пяти или шести замков и раритетной коллекции картин, работал провизором в деревеньке, которая ему когда-то и принадлежала. Бежать за границу он то ли не успел, то ли не захотел.
Его сын, папочка Марка, сделался герцословацким Гомером, что позволило семье жить без осознания финансовых проблем и знакомства с колбасно-чулочными очередями. Когда социализм накрылся и наша Герцословакия на полных парах устремилась в счастливое капиталистическое будущее, которое, казалось, не за горами, Марк «вдруг» вспомнил о своем именитом происхождении.
Семейство Михасевичей обладало редчайшим даром – они всегда и при любом режиме были с властью! Старый князь припеваючи жил при короле, его сынок Казимир, напрочь забыв о своих дворянских корнях, достиг всего при коммунизме и рьяно воспевал классовое равенство, а Марк, следуя давней фамильной традиции, в очередной раз с легкостью отказался от прежних идеалов и заделался первостатейным монархистом.
