Под другим алтарем, увенчанным второй черной библией, находился Андре. Притащили версипли и окровавленную, избитую Марину – на ней не было живого места. Света со слезами на глазах наблюдала за тем, как твари продолжали унижать и истязать ее мать.
Часы пробили полночь, и с последним ударом прислужники втащили ларец, в котором покоилась третья черная библия, та самая, что почти семьдесят лет была спрятана под кроватью Ганса Зоммера.
Церемонию проводил облаченный в белую рясу Егор. После прочтения заклинаний он подошел к Андре. Версипли рывком подняли молодого человека и подтащили к алтарю. А Верещагин, взмахнув кинжалом, рукоятка которого была покрыта демоническими знаками, полоснул лезвием по его груди. Кровь брызнула на желтые страницы библии – и они стали окрашиваться в черный свет.
Настал черед Светланы. Ее подтащили к другому алтарю, к ней подошел Егор и полоснул по плечу кинжалом. Теперь и вторая библия, орошенная кровью девушки, открыла проход в логово полиморфа.
Послышалось шуршание. Из обоих колодцев, в которые превратились страницы, вынырнули щупальца. Разнесся рев.
Егор подошел к третьей библии и отстегнул застежку. Книга буквально подпрыгнула, зашелестели страницы, а затем остановились ровно посередине.
Верещагину подали плачущего младенца. Он ткнул его кинжалом, и кровь невинного ребенка упала на страницы третьего фолианта. Те начали чернеть.
Егор повернулся к книге лицом и раскинул в стороны руки. Он ожидал, что сейчас полиморф наконец-то покинет свое логово и вселится в него. Раздался грохот. Скрежет. И вдруг из жерла сатанинского колодца вылетело нечто сверкающее. А затем со звоном разлетелось по залу.
Это были серебряные монеты. Чертова библия буквально фонтанировала ими! Монеты, падая на версиплей, пробивали в их телах глубокие раны. А затем из книги ударила струя расплавленного серебра – и окатила с ног до головы Егора. Тот, заорав, пошатнулся, упал, задрыгался.
Марина, которую уже никто не охранял, сумела подняться, добралась до Светланы и развязала ей руки. Андре уже сам скинул путы. Втроем они наблюдали, как собравшиеся в зале версипли корчились, стенали, умирали. От Егора Верещагина давно осталась только блестящая металлическая лужица.
Наконец фонтан серебра стал иссякать. Света подошла к черной библии, решительно захлопнула ее и закрепила застежку. А потом взяла на руки плачущего младенца и сказала:
– Нам пора! Потому что отныне мы – Хранители!
Из дневниковых записей княжны Елены Вечорской
«Какое, собственно, решение я могла принять? Конечно, я была готова отдать все ради спасения сына, моего Димочки, единственного человека, которого я любила в этом мире. Ведь Оскар был мертв, а мой батюшка превратился в версипля…»
«Словно издеваясь, твари назначили встречу в заброшенном монастыре под Парижем. Мне было велено явиться туда ровно в полночь – и принести черную библию. Я выполнила их требование. Конечно, я проклинала себя за то, что нарушаю клятву нашего рода, однако могла ли я поступить иначе?
Они ждали меня на последнем этаже. Вернее, ждал батюшка. Я заметила адское пламя в его глазах. Димочку он прижимал к себе. Я положила черную библию на пол. Батюшка легонько толкнул своего внука и сказал:
– Забери книжечку и передай ее деду!
Мальчик в точности выполнил его приказание. А потом подошел ко мне. Я обняла сыночка – и ощутила, что его тело горит, как будто у него жар. Пощупала лоб и вдруг увидела, что глаза моего сына сверкают красным.
О ужас! Этот изверг, мой батюшка, напичкал несчастного Димочку «слезами луны»! И он стал версиплем!
Я прижала к себе своего сына, рыдая, и вдруг Димочка впился мне в шею. И, рыча, попытался прокусить сонную артерию. Я оттолкнула его, но маленький монстр рвался ко мне, желая убить меня, свою родную мать.
Батюшка с ухмылкой наблюдал за этим, а потом сделал предложение:
– Лена, присоединяйся к нам. Так мы все время будем вместе. Ведь иначе погибнешь!
– Лучше погибнуть, чем быть с вами! – заявила я, и моя рука нырнула в карман пальто. Там у меня был миниатюрный револьвер, заряженный серебряными пулями. Я навела его на отца и выстрелила. Всего один-единственный раз, потому что Димочка с воем кинулся на меня и впился мне в руку своими острыми клычками.
Пуля попала батюшке прямо в лоб, и мой родитель стал оседать на пол. На этот раз мой родитель-версипль был точно мертв. Димочка бросился к нему. А я подняла библию и навела револьвер на него. Да, я только что убила отца. Но смогу ли я убить свое любимое чадо, свою кровиночку, своего сыночка?
Только ведь это был уже не Димочка, а мерзкий версипль!
Сынок, взглянув на меня, вдруг заревел. И, упав на колени, простонал:
– Мама, мамулечка! Не убивай меня, прошу тебя, мамочка! Не делай мне больно!
Я отбросила револьвер и ринулась к Димочке. Конечно, это был мой сынок! И как я могла хотя бы на мгновение допустить мысль о том, что его надо убить?
Но едва я обняла его, Димочка зарычал и повалил меня. Его глаза мерцали красным. Мальчик тянулся своими когтистыми лапками к моему горлу.
Я ударила сыночка, и он отлетел к стене. Подхватив библию, я заспешила по винтовой лестнице вниз. Я не смогла убить своего ребенка, а просто бросила его на произвол судьбы.
Но Димочка настиг меня, прыгнул мне на спину, попытался задушить. Я прижала его к стене – и вдруг услышала крик. Мой мальчик, пробив узкое оконце, выпал наружу. И наверняка полетел бы вниз, если бы не успел уцепиться за шаткую деревянную раму.
– Мама, мамочка! Помоги мне! Прошу тебя, мамулечка! Сделай это, если ты меня любишь!
Я потянулась к Димочке, а он, изловчившись, подпрыгнул и выхватил у меня из-под мышки библию. Рама, на которой мальчик повис, треснула и накренилась. Сынок закричал:
– Мама, помоги мне! Прошу тебя!
Сейчас это был не фарс, а вопль страха.
Тут последний гвоздь, на котором держалась рама, выпал из гнезда, и мой сынок полетел вниз. Вместе с черной библией.
Да, я не протянула ему руку. Хотя могла. Да, я не спала его. Хотя могла. Да, я убила своего собственного сына. Но это был уже не мой отпрыск, это был версипль! Но было ли мне от понимания этого легче?
Димочка упал на мостовую. Около него тотчас собралась толпа. Несколько человек подняли головы – и я увидела, что у них у всех мерцают красные глаза. Это были версипли! Они подхватили черную библию и скрылись, оставив моего сыночка недвижимо лежать на камнях…»
«Последовали месяцы, полные ночных кошмаров. Я все никак не могла забыть ужасную картину – мой сынок, повисший на деревянной раме. Как мне хотелось протянуть ему руку! Но каждый раз, когда я это делала, в его глазах вспыхивал адский огонь. Я знала, что сделала правильно. Что должна была так поступить. Но осознание своей правоты не мешало мне считать себя убийцей собственного сына…»
