– Кто говорит? – спросил Альбрехт.
Архип, выглянув из тарантаса, указав на появившиеся за поворотом домишки, провозгласил:
– А вот и цель нашего короткого путешествия, месье!
На вопрос о том, кто рассказал ему про вампиров, он так и не ответил. Валерия не сомневалась, что о вампирах Архип узнал от них же самих – дворецкий был их верным слугой!
Князь Никита не был чужд новомодным аграрным и экономическим веяниям и, хоть и являлся обладателем многих тысяч крепостных, раскиданных по всей необъятной Российской империи, видел в себе не хозяина и владельца, а доброго отца и учителя.
Деревенька, в которую прибыли Альбрехт и Валерия, была любимым детищем князя – на свои деньги он выстроил добротные избы со стеклянными окнами (небывалая роскошь по тем временам!), столичные инженеры вырыли несколько колодцев, и князь Никита собирался в обозримом будущем возвести здесь некое подобие древнеримского водопровода – так, чтобы в каждую избу подавалась холодная и горячая, подогреваемая в особых термах, вода.
Архип, казалось, совсем не одобрял подобных филантропических затей своего сюзерена. Пока тарантас катил по вымощенной булыжником дороге (еще одно нововведение князя), он неодобрительно качал головой и бормотал:
– Народец наш не помнит добра. Напрасно его светлость старается сделать из мужика дворянина. Как в грязи родились, так в грязи и умрут!
Встретил их местный священник, отец Ферапонт, невысокий и тучный, с длинной, окладистой, начинающей уже седеть бородой. Валерия заметила крестьянских детей, жавшихся к матерям и бабкам.
Архип вел себя так, как будто не князь Дурандеев, а он сам был хозяином деревушки. Нравилось дворецкому, что ему оказывались практически царские почести. Валерия, уже сносно говорившая по-русски, спросила у священника, что здесь случилось.
– Нечистая сила! – замахал тот руками, отчего крест на его груди задвигался. – Упыри проклятые!
Архип перебил его:
– Ну, ты совсем спятил, отец Ферапонт! Какие упыри? Это все бабьи россказни!
Священник повел их в одну из изб. Валерия увидела нескольких плачущих женщин и суровых, исподлобья смотревших на нее мужчин.
На столе лежала покойница в саване. Отец Ферапонт доложил, что в деревне имеется еще три мертвеца.
– И все скончались в одну ночь! – воскликнул он, крестясь. – Причем если бы дряхлые да хилые, можно было бы счесть их смерть божьей милостью. Но преставились молодые и здоровые! Вот Пелагея – молодая девка девятнадцати весен, кровь с молоком, замуж собиралась на Масленицу. И померла! Причем не маялась же ничем! Хотя...
Священник покосился на заполнивших избу крестьян. Альбрехт ван дер Квален, поставив на лавку саквояж, в котором находились медицинские инструменты, сказал дочери:
– Попроси, чтобы нас оставили со священником наедине.
Валерия перевела просьбу магистра, Архип зычным голосом приказал всем немедля удалиться. Девушка заметила, что женщины шушукались, а мужики переглядывались. Один из них, переминаясь с ноги на ногу, произнес:
– Вашество, как же быть-то...
– Иди же, иди, тебе говорят! – Архип подтолкнул его к выходу. – Профессор все решит.
– Но резать Пелагеюшку не дадим! – заявил другой мужик, с куцей рыжей бородкой и бельмом на глазу.
– Прочь пошли! – прикрикнул на крестьян Архип, и мужики потянулись к выходу.
Валерия поняла, что атмосфера в деревне напряженная. Дворецкий с интересом уставился на покойницу, которая и правда была красивой молодой девицей, но Альбрехт качнул головой:
– Вам тоже придется удалиться.
Архип скрипнул зубами, но вышел. Священник, сцепив на животе руки в замок, зачастил:
– Я же не мракобес какой, а человек культурный. И понимаю, что в мире божьем многого из того, что значится в старых книгах, на самом деле нету. Но как быть с этим?
Он осторожно убрал волосы с шеи Пелагеи, и Валерия увидела два крошечных отверстия.
– За два дня до смерти Пелагея ко мне приходила. Покаялась, что бес ее попутал – приехал на коляске мужчина, по виду – слуга из хорошего дома, по-русски говоривший плохо. Однако у него был кошелек, набитый золотыми монетами, и деньги лучше любого толмача. Велел он Пелагее приходить на сеновал, когда стемнеет. Мол, явится его собственный господин, и... Прости, боже, сказала девка мне, на что ее соблазняли, Пелагея ведь не дура была. Однако ж кто откажется от кошеля, набитого червонцами? И прошла она, окаянная! Ожидал ее господин в богатом камзоле, молодой и пригожий. Ну, Пелагея принялась, прости, боже, разоблачаться, чтобы греху предаться, а он увлек ее в самое укромное место, прижал к себе и сказал, что займутся они чем-то иным. И после...
Отец Ферапонт снова осмотрелся, как будто ожидал, что их кто-то подслушает (хотя подслушать могла только мертвая Пелагея). А потом только продолжал:
– Вместо того чтобы телом ее овладеть, тот господин сначала щекотал ее языком за ухом, а потом впился в горло зубами. Пелагея сопротивляться даже не могла, потому что он ее как-то парализовать смог – руками сжал шею. Так он и пил ее кровь. И Пелагея, грешница великая, призналась, что чувство то было необыкновенное. После велел ей ирод приходить и на следующий вечер на сеновал. Я сказал, что не смеет предаваться блуду, однако же девка не послушалась...
Альбрехт через Валерию поблагодарил священника и отпустил его. Затем, раскрыв саквояж, извлек пару темных перчаток, сделанных из сока южноамериканского каучукового дерева, и натянул их на руки. Вынул магистр и особую ювелирную лупу, которую укрепил на голове, и, наконец, пинцет.
– Что же, дочь моя, настала пора тебе учиться премудростям нашей профессии. До сих пор ты была моей помощницей и ассистенткой, а теперь стала ученицей и коллегой. То, что поведал нам священник, полностью укладывается в их схему. Я имею в виду кровососов. Франт тот – один из дружков графини Агнессы. Поместье, которое она снимает, располагается отсюда неподалеку. И представляет собой типичное «гнездо».
Отец приблизился к телу Пелагеи. Покойница, несмотря на то, что вампир лишил девку большого количества крови, что и привело к кончине, выглядела вполне цветущей.
– Ага, так и есть, это входной канал клыков кровососов, – рассматривая в лупу крошечные отверстия на шее покойной, произнес Альбрехт. – Точно такие же отверстия видел много сотен раз. Валерия, взгляни!
Ученый подал дочери увеличительное стекло. Затем пинцетом снял с волос Пелагеи что-то блестящее.
– Похоже на золотую нить. Таких нарядов у крестьян, разумеется, нет. Значит, осталась от кровососа. Что же, приступим к осмотру тела...
При помощи ножниц, которые также достал из саквояжа, Альбрехт разрезал саван Пелагеи. Обнажились округлые груди с коричневыми сосками и живот. Магистр осматривал тело, мял пальцы Пелагеи, открывал рот и изучал зубы.
