– Восемь, графинюшка, восемь, – поправила ее другая дама. – Однако посмотри, кто теперь в них блистает – напыщенная девица, которая живет со своим отцом, то ли медиком, то ли вольтерьянцем, у князя Никиты. И тот украшения своей покойной жены ей дарит. Стыд и срам!
– Ах, какой скандал! – заявила великосветская сплетница. – Неужели он сделает эмигрантке предложение? Или они будут жить без венчания, во грехе? Но она хотя бы, слава богу, мещанка, а не крепостная. Ты ведь, милая моя, знаешь, что отчебучил князь Шереметьев? Сочетался браком со своей дворовой девкой Парашкой! И государь, говорят, был у него с визитом и даже приласкал «княгиню».
– Матушка Екатерина такого позора никогда бы не допустила, – подытожила особа.
Валерия едва сдержала вздох разочарования: ее принимают за пассию престарелого князя! Что же, не исключено, это последний бал в ее жизни. Потому что, когда отец закончит свои исследования и опасность для Ордена минует, возобновится их кочевая жизнь.
Внезапно музыка стихла, гости разошлись к стенам, с великим любопытством поглядывая на раззолоченные двери. К отцу и дочери ван дер Квален в спешке подошел князь Дурандеев и тихо сообщил:
– Государь прибыл! И вы будете ему представлены, магистр. Несомненная честь и удача для Ордена! Потому что если российский император соблаговолит взять под свою защиту наш Орден...
Он не успел договорить, потому что двери распахнулись, появились адъютанты, и кто-то громовым голосом произнес:
– Его императорское величество Павел Петрович!
А затем в зал вошел невысокий старообразный мужчина в военной форме с голубой муаровой лентой через плечо – император Павел. Гости немедленно склонились перед венценосцем. Царь был некрасив, единственное, что выделялось на его лице, так это живые, чуть навыкате светлые глаза. Нос был совершенно не монарший: маленький, вздернутый, как у капризной субретки.
Император, заложив руки за спину, приблизился к хозяину дома. Валерия отметила, что Павел пугливо осматривается, как будто ожидая подвоха от выражающих ему свою преданность дворян.
– Его величество хоть и сидит на троне без малого четыре года, никак не может свыкнуться с тем, что страной управляет он, а не его великая мать, – как будто прочитав мысли девушки, сказал очень тихо князь Никита. – Да, многие десятилетия ожидания короны не прошли для его величества даром. Однако ж государь приближается к нам!
В самом деле, Павел отошел от графа Залесского, который, подобострастно улыбаясь, что-то рассказывал. Причем, как показалось Валерии, царь так и не дослушал до конца повествование хозяина приема. На лице графа застыла гримаса отчаяния: он явно не знал, как следует трактовать невнимание государя – как проявление царского каприза или как знак скорой опалы?
Увидев князя Никиту, император Павел повеселел. Что ж, князь умел рассеивать дурное настроение. Он немедленно рассказал пару шуток, сделал несколько колких замечаний, и чело императора разгладилось, его величество даже несколько раз рассмеялся – смех у него был сухой и неприятный, похожий на собачий лай.
Взгляд выпуклых царских глаз переместился на Альбрехта ван дер Квалена. Хранитель Реликвии Ордена Дракона не растерялся и не сплоховал, ему ведь и раньше доводилось встречаться с высокородными господами и даже с особами королевской крови.
– Сударь, рад приветствовать вас в России! – произнес император по-французски. – Князь Никита много рассказывал мне о вашем Ордене.
Альбрехт сделал поклон со словами:
– Слова вашего величества наполняют мое сердце радостью...
Похоже, подобные светские фразы нравились Павлу. Император сказал:
– Однако для более детального разговора нам необходимо уединиться, ибо здесь – сотни ушей и тысячи глаз. Ненавижу большие сборища! Ненавижу! Они напоминают мне сарданапаловы оргии матушки...
Его лицо исказила гримаса. Валерия заметила, что лица царских адъютантов напряглись – видимо, подобное изменение в настроении монарха не было хорошим знаком.
Вдруг взгляд Павла обратился на Валерию. Черты его лица смягчились, он удивленно произнес:
– Сударыня, отчего я не имел доселе чести знать вас?
– Это, ваше величество, дочь моя, – сказал Альбрехт.
Валерия присела в книксене. Павел подошел к ней, склонил голову набок:
– Уверен, что из вас получится отличная невестка, сударыня. Увы, супруга моего старшего сына – пустая особа. До сих пор не удосужилась подарить мне внука! Императрица из нее выйдет никудышная. Впрочем, какой из моего сына император? Нет, императором он не станет!
Смущенная Валерия отметила, что лица сопровождавших царя сановников вытянулись.
– Да, дамы и господа, не бывать моему сыну императором! – заявил Павел визгливо, и его лицо полиловело.
Валерия осторожно промолвила:
– Ваше величество, разрешите...
Затем опустилась на колени и сняла с сапога царя прилипший жухлый листок. К Павлу тотчас вернулось хорошее расположение духа, он произнес:
– О, вот что значит чистая душа! Ибо никто из этих холопов не посмел сказать мне, что к моему сапогу прилип лист. Никто! Музыка!
Тотчас грянула мазурка. И царь протянул девушке свою затянутую в перчатку руку. Валерия беспомощно посмотрела на отца, тот едва заметно качнул головой. Танцевала Валерия плохо – занятия были нерегулярные, а практики фактически никакой, – однако делать было нечего... Валерия вложила свою ладонь в руку царя – маленькую, изящную, почти женскую. Девушка не могла вздохнуть от страха и кожей чувствовала взгляды гостей.
Павел, к ее облегчению, танцевал восхитительно. После того как танец закончился, император подвел Валерию к князю Никите и Альбрехту и сказал:
– А теперь, господа, прошу следовать за мной! Я хочу подробнее узнать о том, чем занимается ваш Орден...
И они втроем удалились из зала. Как только двери за государем закрылись, возобновилось веселье.
– Вы слышали? – заметил кто-то громко. – Он хочет лишить царевича права наследования! И это притом, что тот – любимый внук великой Екатерины!
– Ну, отец государя тоже чудил, мир с Фридрихом Прусским заключил, а вскоре помер. От вилки в горло... Пардон, согласно высочайшему манифесту от гемморрагических колик! – добавил желчно еще кто-то.
– Как бы и наш государь тоже вскоре не приказал жить, – заявил чей-то сочный бас. – А то в России сумасбродные цари долго не правят!
Валерия поняла: Павла никто не любит. Да и за что любить? Он был вздорным, мстительным, придирчивым тираном, настроение которого менялось едва ли не ежеминутно. Однако виноват ли император в том, что обладает таким характером? Не годы ли унижений и роль объекта насмешек при дворе матери сделали его подобным монстром? В глубине души Валерия почувствовала, что Павел не был дурным человеком. Скорее совершенно одиноким и крайне несчастным...
