– Я ничего не понимаю, – в голосе паука слышится
отчаяние, как будто бы он тоже пытается избавиться от ветра, которого нет.
Ничего удивительного, в затхлой жизни паука всегда царило
безветрие.
– Мне нужна помощь, – тупо повторяет
Васька. – Зайди в мастерскую, и ты все поймешь…
Последняя часть последней фразы была чистой импровизацией,
насколько это понравится Ямакаси – неясно.
Видимо, не слишком, раз он выхватывает из Васькиной руки
мобильник и жмет на кнопку отбоя.
– Ну что? – хмуро спрашивает Васька.
– Отлично. Просто отлично. Ты была великолепна.
– Правда?
– Неподражаема.
– Лихо я развила тему про мастерскую?
– Нет слов, кьярида миа!
Мобильник чрезвычайно понравился Ваське. До сих пор у нее не
было такой игрушки: не потому, что она была не в состоянии купить ее. Ведь даже
бомжи пользуются услугами мобильной связи, такие нынче пошли времена. В
отсутствии у Васьки мобильника виновато вовсе не безденежье, а комплексы,
связанные средкой психологической особенностью. Что, если телефонная навигация
окажется для нее китайской грамотой? Что, если она не справится с управлением?
Опыт последних двух минут показал: не так все и сложно, а
расположение кнопок на панели можно просто запомнить; положительно, Ваське
хотелось бы иметь телефон.
– Симпатичная штука, – Васька кивает в сторону
мобильника.
– И недешевая, – подтверждает Ямакаси.
То, что происходит потом, объяснить логически невозможно: он
жмет на заднюю панель телефона, вынимает из него сначала миниатюрный
аккумулятор, а затем еще более миниатюрную сим-карту и с силой швыряет
мобильник о стену.
Пластмассовые осколки разлетаются в разные стороны, сверкнув
напоследок ослепительными брызгами.
– Зачем ты это сделал? – Васька чуть не плачет.
– Так было нужно. Это тоже часть плана.
Ямакаси снова привлекает Ваську к себе и рассеянно целует.
– Ты, наконец, объяснишь мне, что происходит?
– Да. Теперь самое время, кьярида миа…
Часть 3. Гарротада. Мика
* * *
…Сколько лет она не входила сюда?
Семь.
За семь лет в организме полностью изменяется состав крови
(сведения, почерпнутые в бесплатной газете «Мой район», Мика берет ее в
соседнем гастрономе, ей, как всегда, достается последний, не слишком
презентабельный экземпляр с лотка).
«Мой район» – самая полезная газета в мире.
Там можно найти разнообразную информацию по коммунальным
платежам и по субботнему шоппингу, там работают несколько горячих линий по
юридическим, медицинским и правовым вопросам, там печатают милейшие
необязательные impressions
[39]
анонимных Кэрри Брэдшоу. Вершина
подобных откровений выглядит абсолютно по-гамлетовски: «Верить ли на слово
продавцу?» Каждый раз, открывая газету, Мика надеется, что обнаружит там хоть
строчку о взаимоотношениях двух сестер, у которых нет никаких взаимоотношений.
Две сестры, находящиеся в состоянии холодной войны друг с
другом, вещь не слишком актуальная.
Две сестры, влюбленные в одного и того же человека,
заинтересовали бы гораздо более широкий круг читателей, но таким историям в
позитивно-информационном «Моем районе» не место. «СПИД-Инфо» – другое дело,
канареечный журнал «Отдохни» – другое дело, подметный листок «Новости
криминала» – другое дело; да, «Новости криминала» определенно подойдут.
То, что она собирается сделать – преступно.
И во всем виноват этот парень.
До самого последнего времени он оставался этим парнем, назвать
его Васькиным парнем у Мики не поворачивался язык. Назвать его Васькиным парнем
так же нереально, как назвать себя Конни, Труди или все той же Кэрри Брэдшоу,
тем более что у Кэрри – кривые ноги, и ничто – ни владение английским языком,
ни проживание на Манхэттене, ни широко разрекламированная связь с потускневшим
танцором Михаилом Барышниковым – не сделает их ровнее.
Мика страшно сожалеет, что ее зовут не Конни и не Труди, и
не Кэрри Брэдшоу-кривоножкой, и что она живет не на Манхэттене.
У нее был шанс уехать в Германию с Ральфом Норбе и шанс
уехать на Таити все с тем же Ральфом Норбе, но она, идиотка, им не
воспользовалась.
Ах, как было бы прекрасно очутиться на Таити – прямо сейчас!
Ах, как было бы прекрасно проснуться в собственном Wohnhaus
[40]
в предместье Ульма или Равенсбурга, под пение
политкорректных соек, дождаться кофе, принесенного верным Ральфом прямо в
постель, и потребовать от него поездки в Швейцарию на Ruhetagen
[41]
.
А она научилась вставлять в речь немецкие слова, ну надо же!
И семи лет не прошло.
Чем бы они с Ральфом занялись в Швейцарии?
Одним глазком посмотрели бы на Цюрих. Одним мазком
посмотрели бы на Берн. Одним глазком взглянули бы на Женевское озеро. А потом
она потребовала бы от Ральфа brissago.
Что такое бриссаго, не совсем ясно. То ли городишко с
названием Бриссаго, то ли табачная фабрика Бриссаго в городишке с названием
Бриссаго, то ли название сигар Бриссаго, которые выпускаются на табачной
фабрике Бриссаго в городишке под названием Бриссаго.
В самое сердце сигары brissago вставлена травяная лучинка,
и, прежде чем раскурить сигару, ее необходимо вынуть. Табак в сигаре brissago
темный, тягучий, приятный на вкус.
Ральф конечно же откажется от сигары и от ознакомительного
тура по табачной фабрике Бриссаго – тогда Мика с легким сердцем отпустит его
погулять по самому городишке Бриссаго, пусть наслаждается камелиями, глициниями
и магнолиями, которые увивают старинные виллы.
А она будет наслаждаться сигарой, не забыв предварительно
вынуть лучинку.
Над ней будет подниматься струя совсем не вонючего, а
сладковатого дыма, и в его клубах она вдруг увидит волшебные письмена:
Пака-хопе
Пака-ити
Пака-нуи
Матаио-аниата,
а еще кофати, фашина, хику-ату, ваи-о-кена, поэ-поэ,
тии-нути-ои, пакека.
Во всем мире не найдется слов чудеснее.
Вырвавшись вместе с клубами дыма на свободу, волшебные
письмена коснутся Микиного лба, и Микиных глаз, и Мининых губ, и она
обязательно вспомнит о поцелуях этого парня, как о самом прекрасном, что было у
нее в жизни. Нет, она не будет плакать: когда вспоминают о прекрасном – не
плачут. Легкая щемящая грусть – вот единственное достойное воплощение
воспоминаний о прекрасном.
