И готов заплатить за это любую цену.
Выросшая Васька давно позабыла – и про сны, и про запах.
И вот сейчас он сам напомнил о себе.
Ведьма ничуть не изменилась за столько лет. Она до сих пор
до обморока хочет, чтобы ее любили. И готова заплатить за это любую цену. Вот и
Кокетничает с татуировками Васькиного парня. Метит их, как мартовский кот.
«Ты поразишься, насколько удачно все складывается», –
говорит Ямакаси.
Еще бы – не удачно. Но лучше не думать об этом.
Лучше – довериться.
А ещё лучше – поймать пряничную суку, курсирующую между
собственным логовом и сортиром, прижать к стене, накрутить ее патлы себе на
кулак и спросить напрямую: «положила глаз на моего парня, ведьма?»
Ваську так и подмывает сделать это.
А совсем недавно желание разобраться с пауком настигло ее
прямо на чертовой работе, за барной стойкой. И она обязательно осуществила бы
его, если бы не Чук.
Неформальный Чук в (если не пафосном, то, во всяком
случае, – изысканном) интерьере «Ноля» – в этом была первая странность.
Обычно люди Чукова склада, да и Васькиного склада тоже, довольствуются
демократичной кофейней, где в меню обязательно присутствуют пирожки с капустой
и с рисом и яйцами. Васька не помнила, говорила ли ЧукГеку, где именно работает
(может, и говорила), но они никогда не приходили в «Ноль».
Ни разу.
Вторая странность заключалась в том, что Чук был один.
Существовала и третья странность – Васька даже не сразу
сообразила, кто именно стоит перед барной стойкой: Чук или Гек. Конечно же они
не были похожи. Вернее, были похожи, как могут быть похожи брюнет и блондин.
Вернее, Васька просто забыла, кто из них брюнет, а кто блондин, в её
воображении они с некоторых пор проходили под довольно расплывчатым оперативным
псевдонимом перцы,
как вариант – отцы
как вариант – зайцы-энерджайзеры
как вариант – Гоа и юго-западная оконечность Португалии.
Оба они нравились Ваське. Нравились настолько, что Васька
даже выучила одно слово по-португальски: специально для того, чтобы доставить
удовольствие кому-то из них. Тому, кто бывал на юго-западной оконечности
Португалии.
Там бывал Чук.
Или Гек?
Не суть важно, а русский перевод прекраснейшего
португальского слова гласил: «тросик для фотоаппарата».
Не слишком впечатляюще.
Оба они нравились ей, и секс с ними тоже нравился, так
почему Васька не может сообразить, кто же стоит сейчас перед ней – Чук или Гек?
Масть могла бы ей помочь, но полумрак у барной стойки обманчив, блондин?
брюнет? – так сразу и не разберешь.
– Привет, – сказала S часть дуэта ЧукГек.
– Привет, – ответила Васька, тотчас нацепив на
себя приятельскую улыбку. – Куда же вы запропали, парни? Я думала о вас.
– Вряд ли ты о нас думала, Гек погиб.
В первую секунду Васька почувствовала облегчение: если Гек
исключается, то перед ней – Чук, двух мнений быть не может. Значит, она назовет
Чука именно Чуком и не поставит себя в дурацкую ситуацию. Но что сказал Чук?
ВрядЛиТыОнасДумалаГекПогиб.
Вот так, безо всякой интонации, плотно подогнав слова друг к
другу и оставив лишь небольшие зацепки, зазоры, выступы, чтобы, ухватившись за
них и подтянув тело, можно было добраться до вершины смысла: ГЕК ПОГИБ.
– Как погиб? Что значит погиб?
– Это значит, что его больше нет, – Чук смотрит на
Ваську так, как будто она виновата в смерти Гека.
– Мне очень жаль… Сварить тебе кофе?
– Свари.
На Чука уже оборачиваются, весь его вид диссонирует с
обстановкой «Ноля»: потрепанные джинсы, черная майка, тяжелые ботинки на ногах,
уйма кожаных браслетов на запястьях, а еще скейтборд, торчащий из рюкзака. Чук
чертовски молод, чертовски высок, чертовски загорел, мускулист, пропорционально
сложен; он – явная угроза для постоянных посетителей ресторана, всех этих
небедных людей, не таких молодых, высоких, загорелых и мускулистых. Пришедших
сюда с подружками, невестами и любовницами, Васька ни секунды не сомневается,
что в непристойных фантазиях подружек, невест и любовниц парни, подобные Чуку,
фигурируют всегда. В качестве водопроводчиков, сантехников, садовников,
инструкторов по фитнесу и горным лыжам, шоферов-дальнобойщиков, коммивояжеров с
набором насадок для пылесоса.
Насадки интересуют скучающих самочек больше всего.
Дерьмообразный официант Виталик уже смотрит в их с Чуком
сторону и недвусмысленно семафорит Ваське рукой: «сплавляй своего дружка к
чертовой матери, пупхен, не зли папашек».
Иди ты в жопу, мысленно отвечает Васька.
– …Как это произошло? Когда?
– В тот вечер, когда мы виделись в последний раз.
Помнишь?
В последний раз они виделись в тот вечер, когда Васька
познакомилась с Ямакаси. К несчастью, Васька почти не помнит Чука и Гека в
контексте этого вечера, они не были водопроводчиками, сантехниками и
коммивояжерами, их роль свелась к тому, чтобы представить Ваське
человека-паука
человека-кошку
человека-ядро
но Васька думала о них тогда, – прежде, чем забыть
окончательно. С печалью. С предчувствием возможного несчастья. Они слишком
тяжелы, слишком неповоротливы для того, чтобы одолеть крыши, пусть качаются на
волнах, пусть качаются в небе, пусть присасываются к загубникам аквалангов и
крутят педали, а крыши им не по зубам – и вот, пожалуйста. Так и
случилось.
– Гек сорвался с крыши? Разбился насмерть?
– Точно, – кофе уже стоит перед Чуком, но он даже
не думает к нему прикасаться.
– Я ведь говорила вам…
– Я тоже говорил ему – «не стоит, брателло, может,
человек-паук и прав». Он не послушал меня. И тебя тоже. Почему ты не пришла на
похороны, Васька?
Чук – странный парень, как она могла прийти на похороны,
если даже не знала, что Гек погиб?
– Я ничего не знала про похороны.
– Разве Ямакаси ничего тебе не сказал?
Это что-то новое. Настолько новое, что Васька машинально
берет чашку с кофе, до сих пор стоявшую перед Чуком, и отхлебывает из нее
глоток.
Самая настоящая бурда.
Шайзе.
– А он должен был сказать?
– Он ведь теперь твой парень, я прав?
– Он ничего мне не говорил… Он знал?
– Он знал. Мы виделись.
– Когда?
– На следующий день… После того… После того как это
произошло.
