Кетцаль, повелительница всех диковинных птиц, сидящих на
антеннах, хотя в случае с Ямакаси, скорее, – повелитель. Зачем повелителю
какая-то дурацкая лицензия? Это во-первых. И во-вторых – татуировки. Они лениво
омывают кожу Ямакаси, и волосы Ямакаси, и глаза Ямакаси – с таким же налетом
ленцы, восточной созерцательности. Он никогда не будет делать то, что ему не
нравится. Никогда не будет добывать в поте лица хлеб насущный. Удивительный он
человек.
Или все же – птица?
– …Ха! Ты купил эту лицензию, признайся.
– Украл. А ее хозяина – убил. И забрал все остальные
документы. Без документов у вас здесь не проживешь.
Ваське неожиданно становится весело – еще веселее, чем
минуту назад. Не потому, что она не поверила ни одному слову Ямакаси, напротив
– поверила. Но даже слово «убил» в его исполнении выглядит каким-то
праздничным, керамическим, терракотовым: как древний сосуд для благовоний, как
блюдо для жертвоприношений. В мякоть плодов, лежащих на блюде, так и хочется
вонзить зубы, к ним приклеились перышки, лепестки, одинокие травинки; по ним
ползают муравьи, а Васька всегда испытывала слабость к муравьям.
Как теперь испытывает слабость к Ямакаси.
– Я бы никого не смогла убить…
– Тебе только кажется, что не смогла бы.
– Может, и так. Однажды я едва не пришибла котенка. Он
не хотел сидеть на руках, не хотел мурлыкать, не хотел привязываться ко мне.
– И ты расстроилась?
– Очень. А ведь мне было нужно совсем немного…
– Чтобы он мурлыкал?
– Чтобы он любил меня.
– Это проблема, – вполне серьезно замечает
Ямакаси.
– Теперь уже нет.
– Нашла котенка, который тебя полюбил?
– Просто отказалась от мыслей о любви. Теперь сплю
спокойно.
– А эти парни… Они вроде бы к тебе неравнодушны. И были
бы не прочь… помурлыкать у тебя на руках.
– Меня они не интересуют.
– А я?..
Это не флирт в привычном понимании. И в самом вопросе
гораздо больше детского любопытства, чем примитивного мужского желания вступить
в борьбу за самку – вдруг что обломится. Ямакаси вовсе не горит желанием обладать
ею, такие вещи Васька просекает моментально. Тогда чего он хочет?
– Говорят, у тебя есть заветное слово.
– Какое еще слово? – удивляется Ямакаси.
– Слово или заклинание. Ты произносишь его прежде, чем
прыгнуть. Это правда?
– Враки.
– Так-таки и нет ничего?
– Ну-у… Почти. Хоть я и не люблю раскрывать свои тайны,
но тебе скажу…
Только что они сидели на краю крыши, как старинные приятели;
сидели и обменивались ничего не значащими репликами про убийство, любовь и
котят – а теперь Васька ощущает лопатками нагретое за день железо. И не видит
пи куполов, ни реки, а лишь высокий, категорически не желающий темнеть
небосвод. Грозовой фронт справа – лицо Ямакаси. Он заслоняет четверть неба,
затем – треть, и вот уже безраздельно властвует над Васькой. Перистые облака
бровей, кучевые облака скул, один глаз – луна, другой – солнце (и солнце, и
луна не круглые – вытянутые, ущербные); то, что казалось щетиной, – на
самом деле тоже татуировки.
Пака-ити, раздается вкрадчивый голос возле самого Васькиного
уха, пака-нуи.
– Это и есть слово? – Васька немного разочарована.
– Может быть.
Ямакаси не торопится очистить горизонт, если он полезет
целоваться, – как придурки Чук и Гек, как все остальные придурки, –
то обязательно все испортит.
– И что нужно делать с этим словом? С этими словами?
– Что хочешь. Можешь с маслом съесть, можешь с водкой
выпить.
Он и не думает целоваться, его губы даже не смотрят в ее
сторону, они смотрят вверх: произнеся бессмысленные слова, Ямакаси отлип от
Васьки и теперь лежит, закинув руки за голову. Пака-ити, пака-нуи, прокручивает
Васька у себя в голове, все заклинания не что иное, как глупейший набор звуков,
в этом и заключается их сила.
Интересно, сколько ему лет?
С азиатами всегда так: думаешь, что двадцать, а па самом
деле – сорок или тридцать пять. Морщины обходят их стороной, седина не
приживается, а если уж решит обосноваться в волосах, то делает это вероломно,
под покровом ночи, захватническим путем: еще с вечера все было черно, а утром –
уже бело, как будто снег выпал.
Занятные люди – азиаты.
А этот – самый занятный.
– Ты ведь не питерский, правда? – спрашивает
Васька.
Дело не в том, что Ямакаси не вышел мастью для этого Города,
и не в том, что его кожа чересчур свежа для этого Города, и не в татуировках,
за которые ни в одном местном салоне не возьмутся. Дело в том, что Васька
никогда не слышала о нем раньше и узнала о его существовании только сегодня. Летающий
парень или лучше сказать Мальчик-звезда из сказки – явление выдающееся даже для
сообщества экстремалов, слухи о таких вещах уже давно просочились бы, обросли
фантастическими подробностями, превратились в миф – как превратилась в миф
история о парне по кличке Питон: он-де навесил на кораблик на шпиле
Адмиралтейства пиратский флаг «Веселый Роджер» (как вариант – флаг США, как
вариант – флаг Берега Слоновой Кости, как вариант – флаг с изображением
Красного Креста и Красного Полумесяца). Васька слышала этот миф по меньшей мере
в десяти интерпретациях, и каждый раз расцветка флага менялась, а один тип так
и вовсе заявил, что речь шла не о флаге, а о рождественской елке.
Приключения летающего парня много лучше приключений Питона,
ха-ха!..
Она ведь теперь сама – летающая, достаточно вспомнить небесный
маршрут.
– …Нет, не питерский. Просто захотелось пожить здесь
немного. Мне нравится город.
– А потом?
– Что – потом?
– Что ты будешь делать, когда закончится «немного»?
– Подамся еще куда-нибудь. Подамся в Европу. Крыши есть
везде.
– С такими способностями тебе надо работать в кино.
Каскадером.
– Я не люблю кино. Мультики еще куда ни шло…
– Мультики? – Впервые в жизни Васька столкнулась с
человеком, который не любит кино, предпочитает настоящей жизни
рисованную. – Какие еще мультики?
– Мультипликационное порно. Слыхала про такое?
– Нет.
– Зря, оно забавное. Вообще-то я уже отчаливаю.
– Уходишь?
– Уезжаю.
Ничто не предвещало такого развития событий – они только что
познакомились, прониклись симпатией друг к другу (Ваське очень хочется верить в
это), мило поболтали, повалялись на крыше, избежали поцелуя – и вот,
пожалуйста, он собирается уезжать!..
