Пожалуй, что я чего-то стою, – подумала Мика.
Пожалуй, имеет смысл заняться кулинарией, – подумала Мика.
…Через полтора часа все было кончено: в казане золотились
куски рыбы, и золотился лук, то тут, то там вспыхивали яркие стрелы не
потерявшего цвет перца, а запах стоял просто одуряющий. Именно на запах и
выползла заспанная Васька.
– Что это? – хмуро спросила она, зевая и подперев
плечом дверной косяк.
– В каком смысле?
– Что ты тут делаешь?
– Готовлю.
– Ночью?
– Ночью. Почему нет? Такое у меня настроение.
– Ясно, – Васька даже не думала приближаться, но и
уходить не собиралась.
– Хочешь попробовать? – бросила пробный шар Мика.
Никакого заискивания в ее голосе не слышалось, даже
удивительно. Но все еще сонная Васька не спешила удивляться переменам в старшей
сестре. Уже потом Мика была склонна расценивать ситуацию именно так: Васька
была сонная, оттого и не удивилась.
– Так положить тебе кусочек?
– Нет.
Васькины глаза, наконец, прояснились, очистились от сна.
Даже сказав свое традиционное «нет», она не ушла, а все втягивала и втягивала
ноздрями воздух.
– А что это?
– Рыба. Хочешь рыбки?
– Вот еще! Рыбы не хочу. Хочу сладенького! Васька
прошлепала босыми ногами к холодильнику, достала из него начатую упаковку с
йогуртом и так сильно хлопнула дверцей, что тимьян, мирт и омела звякнули в
унисон. А у Мики бешено заколотилось сердце. Если бы они с Васькой были близки,
как и положено сестрам, сейчас все было бы иначе. Она бы обязательно рассказала
малышке волшебную сказку о волшебной ножах, и о рыбе, которая разве что
говорить не умеет. А потом Мика и Васька вместе бы заглянули в медное зеркало
сковороды, и построили бы ему рожи, и, может быть, нашли бы там что-нибудь
более значительное, чем серьги с жемчугом.
– А я нашла коробочки. Хочешь посмотреть?
Васька молчала. Она смотрела прямо перед собой
остановившимися глазами – минуту, две, пять. Мике даже пришлось повторить
вопрос.
– Так хочешь посмотреть на коробочки?
– Не хочу, – казалось, ответ дается Ваське с
трудом. – Они дрянные, твои коробочки.
Дрянные. Так и не иначе. Васька с трудом выносила Мику –
даже ночью, даже сонная, даже стоя босиком на растрескавшейся плитке – в
пижамке со смешными медвежатами. А если бы на пижамке были серьезные еноты или
еще более серьезные якоря и кораблики с парусами? – ничего бы это не
изменило.
* * *
…Васька уже давно ушла, а Мика все сидела и сидела на кухне,
безвольно опустив руки на колени и глядя перед собой. Мимолетная власть над
рыбьими тушками, над луковыми кольцами, над перечной мякотью – разве это ей
нужно на самом деле? Нет. Ночь подходила к концу, а вместе с ней постепенно
исчезала магия кухни, которую Мика (и что за помутнение на нее нашло в самом
деле?) приняла за лабораторию алхимика. А она-то, дурёха, и вправду решила, что
может быть счастлива сама по себе, без всякого постороннего вмешательства. Ночь
подходила к концу, Тент, Утрехт, Антверпен прямо на глазах съежились до размера
фрамуг и снова стали походить на Ленинград шестидесятых. И свет перестал быть
желтым, успокаивающим – он тоже съежился, а потом и вовсе растаял под первыми
лучами солнца. Астролябия и арбалет никогда не пригодятся тебе, Мика.
Запели невидимые в листве птицы, и мотивчик оказался так
себе, подленький, дешевый: поделом тебе, Мика. не раскатывай губу, Мика. ничего
не изменится, Мика.
Выбросить к чертям свой ночной кулинарный шедевр, слить его
в унитаз – и дело с концом.
Но ничего подобного Мика не сделала.
Она даже не стала перекладывать рыбу из казана. А взяла его,
как есть, поставила в большой полиэтиленовый пакет и, с трудом дождавшись
приличествующего случаю времени (семь часов сорок пять минут), отправилась в
контору «Dompfaff».
Первым, кого она встретила после охранника, был Ральф.
Ральф иногда ночевал в конторе – это объяснялось тем, что
ночной клуб, в котором он постоянно ошивался и в котором с завидной
периодичностью цеплял девок, находился в двух кварталах от «Dompfaff'а». За те
несколько лет, что Мика проработала в конторе, с бывшим насмерть перепуганным
юным ефрейтором произошли кардинальные изменения – он перестал бояться.
А ведь Мика еще помнила те времена, когда совсем нестрашный,
местами очень европейский – по ее представлениям – Петербург вгонял Ральфа
Норбе в состояние легкой прострации. Ральф с ума сходил от страха при виде
раскрашенных в цвета «Зенита» футбольных болельщиков числом больше двух; его
пугали гаишники (русские гаишники берут взятки), автомобилисты (русские
водители не умеют ездить культурно), бродячие псы (русские собаки – переносчики
холеры, тифа и бубонной чумы), женщины (русские женщины – все, как одна, –
корыстолюбивые сучки, они спят и видят как бы окрутить treuherzig
[12]
Ральфа, женить его на себе, выехать в Европу и бросить сразу же после получения
гражданства – ради первого подвернувшегося под руку турка с большим, всегда
готовым к сверхурочной работе членом). А теперь – куда что подевалось? Ральф
больше не treuherzig. Ральф удачно акклиматизировался, даже чересчур удачно. Ни
гаишники, ни автомобилисты, ни футбольные фаны больше не смущают его; если
русские женщины и сучки – то отнюдь не такие корыстолюбивые, какими
представлялись Ральфу вначале. Лишь отношения с бродячими собаками остаются
непроясненными, а пристрастие к кокаину сменилось пристрастием к
грибам-галлюциногенам.
«She's A Carioca» – доносилось из-за дверей комнаты, в
которой Ральф обычно перекантовывался после клуба. Собственно, это была не
просто комната, а некое подобие гостиничного номера с санузлом, душем и широкой
кроватью, призванной удовлетворять исследовательские инстинкты Ральфа в
отношении der Russefraulein
[13]
. Иногда номером пользовались
друзья Себастьена и Йошки, и друзья друзей Себастьена и Йошки, то и дело
шаставшие в Питер для обмена опытом с местными гей-активистами. Об этом
душноватом чилл-ауте мало кто знал, за исключением нескольких особо
проницательных менеджеров и Мики. Как самый старый работник фирмы и почетная
пуц-фрау, она имела высшую степень доступа и ей вменялось в обязанности ежедневная
уборка и еженедельная сдача белья в прачечную. Чего только не находила Мика в
заветной комнате! Презервативы, порножурналы, наброски манифеста «Гомофобии –
нет!», цитатники Мао (друзья Себастьена и Йошки исповедуют леворадикальные
взгляды), диски с текстами песен (друзья друзей Себастьена и Йошки без ума от
караоке), бесплатные открытки из кафе, фривольные каталоги «Vip-досуг в
Петербурге», порванный бланк заказа на куклу-матрасик («анус-вагина съемные»);
женские трусики, заколки, помаду; салфетки, испачканные спермой, карманную
библию, брошюру «Бог любит всех своих детей», четки – мусульманские и
католические, а однажды на глаза Мике попался самый настоящий вибратор.
