И вот настал торжественный момент – последний день на съемочной площадке. Райх всех поблагодарил и, обняв девочку, сказал:
– То, что мы с тобой сделали, превзошло все мои самые смелые ожидания, Варя Птицына!
Девочка же не могла представить себе, что получится в итоге. Ведь сцены снимались вразнобой, и никто, кроме самого Генриха Олеговича, не ведал, что войдет в фильм, а что окажется в корзине монтажной.
Премьера состоялась на Первомай 1931 года, и прошла она вовсе не в тысячах кинотеатров СССР и даже не в Москве, а на даче в окрестностях столицы – прежде чем лента выйдет на широкий экран, ее пожелал видеть инициатор «проекта», товарищ Сталин. Райх был на взводе: он не сомневался, что «Жить стало лучше» – великолепный фильм, но все зависело от мнения Иосифа Виссарионовича.
В ночь с первого на второе мая в квартире Райха раздался пронзительный телефонный звонок. Ни режиссер, ни его жена, ни Варя не спали – они ждали рецензии от главного киномана Советского Союза. Генрих Олегович вздрогнул и побелел, и Варя подумала, что режиссер, не боявшийся никого на белом свете, сейчас грохнется в обморок. После четвертого звонка он взял трубку черного аппарата и хрипло произнес:
– Райх слушает.
По мере того как собеседник (это был Сталин – до Вари доносился низкий, вибрирующий голос с грузинским акцентом) что-то говорил, лицо Генриха Олеговича розовело на глазах. Он несколько раз произнес, слегка запинаясь:
– Да, Иосиф Виссарионович, конечно. Большое спасибо! Безусловно, мы учтем ваши мудрые замечания.
Наконец режиссер повесил трубку и, взглянув на жену и Варю, сказал:
– Фильм товарищу Сталину понравился. Даже очень. Он сказал, что руководство страны им чрезвычайно довольно, однако сделал замечания в отношении трех сцен – их придется изменить до того, как фильм выйдет в прокат. Товарищ Сталин дал нам для этого неделю!
И действительно, ровно семь дней спустя в Москве состоялась премьера киноленты «Жить стало лучше». Сцены, вызвавшие нарекания вождя, были немедленно пересняты (работать приходилось глухой ночью, но Райх хотел во что бы то ни стало выполнить пожелания Сталина), и Иосиф Виссарионович, посмотрев фильм во второй раз, сказал, что это – самая лучшая кинокартина, которую он видел в своей жизни. Его слова окрылили и Райха, и Варю.
Фильм был принят «на ура». Газеты захлебывались от восторга (положительных рецензий – впрочем, иных не было вовсе – насчитывалось не менее трех сотен), публика валом валила в кинотеатры, желая проследить за перипетиями судьбы сироты Маши, сначала оказавшейся в банде уголовников, а потом нашедшей в себе силы вырваться из порочного круга и стать настоящей пионеркой.
Варя буквально в одну ночь из никому не известной сироты превратилась во всесоюзную «звезду». Все только и говорили и писали, что о необыкновенном таланте исполнительницы главной роли Варвары Птицыной.
На киностудию «Мосфильм» обрушилась лавина писем со всех уголков необъятной страны: и стар и млад выражали восхищение, признавались в любви и требовали продолжения. Вообще-то режиссер Райх не намеревался снимать вторую и тем более третью часть фильма, однако он изменил свое решение, когда, приглашенный вместе с Варей по случаю годовщины Октябрьской революции на торжество в Колонный зал, услышал ту же просьбу из уст вождя.
Для Вари все походило на сказку или прекрасный сон, который никак не заканчивался. Стоило выйти на улицу, как ей улыбались, на нее показывали пальцами, к ней бросались с криками восторга. Причем большая часть зрителей видела в ней не девочку Варю, а девочку Машу, героиню фильма.
Большую часть времени Варе приходилось проводить в огромной квартире Райхов. Режиссер устроил было ее в одну из московских школ, но на нее глазели и ученики, и учителя, поэтому преподаватели стали приходить к Варе на дом.
Узнав о том, что ее приглашают на прием в Колонный зал, где будет присутствовать вождь советского народа, Варя ощутила дурноту. Две ночи накануне приема она провела без сна, не в состоянии из-за волнения сомкнуть глаз. Тамара Максимовна пригласила двух великолепных портних, которые сняли мерки и создали воздушное белое платье из шелка и газа – облачение юной принцессы.
В назначенный час их забрал из дома «ЗИС» с правительственными номерами и доставил в Кремль. Варя никак не могла поверить, что это происходит с ней.
По красной ковровой дорожке, прикрывавшей огромную мраморную лестницу, девочка, сопровождаемая Генрихом Олеговичем, поднялась наверх – и лицезрела хозяина приема, Иосифа Виссарионовича Сталина. Ее поразило то, что вождь был намного ниже ростом, чем она думала – на портретах и в фильмах его изображали едва ли не великаном, в действительности же он был почти коротышкой. Сталин был облачен во френч защитного цвета, на груди – ни единого ордена. Варя от страха плохо помнила, что произошло дальше, в памяти остались только до нестерпимого блеска начищенные сапоги вождя и запах крепкого табака, исходивший от Сталина. Его окружали прочие важные лица государства и партии – Варя узнала «всесоюзного старосту» Калинина с седой бородкой, делавшей его похожим на бывшего директора школы-интерната Николая Евграфовича, а также легендарного комдива Ворошилова. На негнущихся ногах она приблизилась к Сталину, и тот уставился на нее своими желтоватыми кошачьими глазами – от этого взгляда Варе стало не по себе.
– Рад с тобой познакомиться, Маша Колесникова, – произнес вождь и усмехнулся в густые рыжеватые усы.
Варя удивилась. Как-то она заявила Райху в сердцах, что ей надоели люди, видящие в ней исключительно героиню «Жить стало лучше». Но, похоже, и сам Иосиф Виссарионович был из числа подобных зрителей.
– Товарищ Райх, что же вы оборвали свою картину на самом интересном месте? – повернул голову в сторону режиссера Сталин, раскурив трубку. Никто, кроме вождя, в Колонном зале не курил, однако Сталин стоял выше всяческих запретов. – Руководство партии и страны, можно сказать, ночей не спит, желает узнать, что будет с Машей дальше, а вы, по всей видимости, не спешите удовлетворить наше законное любопытство. Плохо, плохо, товарищ режиссер. Ведь тем самым вы выводите из строя важнейших лиц Советского Союза, отрицательно влияете на их работоспособность. Вредительством, так сказать, занимаетесь...
Сталин, произнося последние ужасные фразы, попыхивал трубочкой и ласково улыбался, но его глаза оставались холодными. Варя в ужасе заметила, что Генрих Олегович дрожит, как будто оказался на сорокаградусном морозе, большая лысина режиссера взмокла; и он судорожно сжимает и разжимает пальцы рук.
– Нехорошо вы, право, поступаете, товарищ режиссер, – продолжал изощренную пытку Сталин. – Мы все извелись и жаждем продолжения. Ведь так?
Со всех сторон доносились поддакивания и уверения соратников вождя в том, что каждый из них желает увидеть вторую часть похождений сироты Маши.
– А что ты об этом думаешь, Маша? – спросил вдруг Сталин у Вари. – Мы же с тобой уже встречались, правда, в фильме, и там ты вела себя побойчее. Так что не молчи, девочка! Может ли руководство страны и партии доверить товарищу Райху столь ответственное задание?
