— Марк? — жалобно просила она. — Марк,
посмотри, на них больше нет крови?
— Ну что ты, кара! Абсолютно чистые руки… Не выдумывай!
— Марк… По-моему, у меня на куртке пятна… Это кровь,
да?
— Нет никакой крови!
— Марк, она есть… Я стираю ее, а она снова появляется.
— Не говори глупостей! Если ты еще скажешь что-либо
подобное, я просто тебя изобью!
— Отец жив, это не правда, что он умер.
— Кара… Я понимаю, как тебе тяжело…
— Марк! Только скажи мне правду, откуда эта кровь?
— Я же говорил тебе…
— Если ты мне еще раз скажешь про кровотечение из носа,
я сама тебя ударю… Ты что-то скрываешь от меня. Зачем приходил Звягинцев?
— Он приходил сообщить обо всем.
Ольга снова упала в снег и зарыдала. Марк лег рядом с ней и
уткнулся губами в холодную, помертвевшую щеку жены.
От Ольги сильно пахло валерьянкой. Последние часы он только
то и делал, что отпаивал ее. Иногда она впадала в страшное молчание — и это
пугало Марка больше всего. Лучше бы она кричала, билась головой об пол и рвала
на себе волосы.
Роскошные, длинные, иссиня-черные волосы, которые он так
любил.
Наконец ему удалось хоть немного привести Ольгу в чувство.
Именно тогда, когда они безнадежно опоздали к Звягинцеву. Хорошо еще, что
толстый отставник не вручил им повестку с точным указанием времени, а передал
все на словах. Вернее, попросил.
Со Звягинцевым нужно быть осторожнее. Осторожнее,
осторожнее, повторял про себя Марк. Этот толстый, отвратительно пахнущий пивом
и застарелым одиночеством человек вовсе не такой лох, каким хочет казаться. Не
такой лох и не такой простак.
С ним еще придется повозиться.
— Вставай, кара! Не нужно лежать на снегу, ты
простудишься…
— Марк… Все последнее время я только то и делаю, что
лежу на снегу, ночую на снегу, ем этот дурацкий снег, вытираю им руки… Он все
время вокруг меня — этот снег.
— Пойдем. Нас ждут.
— Зачем нас ждут? Чтобы мы опознали папу? Но ведь тело
уже не может быть папой, правда… Я так и не помирилась с ним. Я так и не
попросила прощения… Он, наверное, думает, что я плохая.
— Кара!
— А я всегда была очень хорошая… Я так любила его… Он —
единственный, кто был рядом со мной.
— А я? Я ведь тоже рядом с тобой. Всегда был и всегда
буду.
— Да, конечно.
— Пойдем…
Наконец-то ему удалось вытянуть Ольгу из снега, и они снова
побрели по едва заметной тропинке к отелю. Только еще один раз она
остановилась.
Только один раз.
— Что случилось, кара? — забеспокоился Марк.
— Марк, — она подняла голову к летящему навстречу
ветру, — Марк… Ты ведь знаешь это. Ты ведь знаешь правду.
— Какую правду?
— Ты ведь знаешь, что это я убила его.
Ольга вдруг засмеялась — страшно, вымученно, из последних
сил. На секунду она снова стала безумной, но только на секунду… Он бросился к
ней и крепко сжал в объятиях.
— Для меня это не имеет никакого значения. Никакого
значения, слышишь?..
До самого отеля они больше не сказали друг другу ни слова.
…А в комнате тринадцать их уже ждали. Толстяк Звягинцев и
двое парней хмурого вида. У каждого из них на лбу аршинными буквами было
выведено: «Карта не лошадь, к утру повезет».
Звягинцев вынул из кресла свое грузное тело и направился к
настороженному Марку и бесчувственной, абсолютно ни на что не реагирующей
Ольге.
— Соболезную, — сказал он, обращаясь к ней.
Ольга ничего не ответила. И только спустя секунду, когда до
нее дошел смысл сказанного, вяло разлепила губы:
— Где он? Я могу его увидеть?
Звягинцев переглянулся с Марком, и тот отрицательно покачал
головой: не стоит.
— Не сейчас, Ольга Игоревна. Чуть попозже…
— А что с Инкой?
— С Инкой?
— С Инессой? С.., папиной женой?
— С ней все в порядке, — Звягинцев вспомнил
лежащую без движения и плачущую девушку. — Она жива.
— Да. Она жива, — эхом повторила за ним Ольга.
— Садитесь, — запоздало пригласил Звягинцев.
Марк усадил Ольгу в кресло и сам сел рядом с ней, крепко
держа жену за руку.
Звягинцев, все последние часы выстраивавший этот —
решающий! — разговор, вдруг растерялся. Он увидел перед собой не монстра,
а сломленную горем красивую молодую женщину. Сломленную горем — именно так.
Щеки Ольги были пепельного цвета, глаза ввалились, только рот мерцал открытой
раной.
Бедняжка.
Она даже не знает, какой демон живет в ней и терзает ее
сердце, бедняжка. Бедняжка-убийца, самое кроткое существо, которое только можно
себе представить. Звягинцев попытался взять себя в руки: сейчас, чего доброго,
ты посадишь ее к себе на колени и начнешь баюкать.
— Мы слушаем вас, — твердый голос Марка вывел его
из состояния романтической задумчивости.
— Да. Вот какое дело… Вот какая неприятность. Собственно,
я всех уже допросил… Опросил. Всех возможных свидетелей. Остались только вы.
Близкие родственники. Это, конечно, простая формальность, но без формальностей
никуда, как вы сами понимаете.
— Да, — не выдержал Марк. — Преступления у
нас чрезвычайно заформализованы.
— Хочу задать вам несколько вопросов. Они касаются
вчерашнего дня и еще больше — вчерашней ночи. Вы, в состоянии отвечать? —
обратился Звягинцев к Ольге.
— Да, — тихо ответила она, не поднимая
глаз. — Да.
— Тогда приступим. Если вы не возражаете, я буду
записывать, а вы потом распишетесь.
— Не возражаем, — сказал за жену и за себя Марк.
— Вот и ладушки. Значит, вы встретили отца вчера.
— Да.
— Он прилетел на вертолете.
— Да. Вы прекрасно это знаете.
— Почему он прилетел?
— Да вы издеваетесь, что ли? — взорвался
Марк. — Вы же прекрасно знаете, почему он прилетел!
— Успокойтесь, Марк. Это только для протокола.
Существует определенный порядок.
— Хорошо.
— Значит, он прилетел, потому что…
— Потому что его жена, Инесса Эдуардовна Шмаринова, получила
травмы во время спуска с горы, — четко выговаривая слова, произнес Марк.
— Вот видите, как все хорошо получается. —
Звягинцев заискивающе посмотрел на молодого человека. — Теперь дальше.
Инесса Эдуардовна сама попросила вас, чтобы вы связались с мужем и сообщили о
несчастье?
