— Я ужасно по нему скучаю, — сказала Инка. —
Но самое ужасное другое — он прилетит, а я в таком виде…
— Ничего, такой он будет любить тебя еще больше… Если,
конечно, ничего серьезного с тобой не произошло и ты не собираешься остаток
дней куковать в инвалидной коляске. И рассекать на ней аллеи Александровского
сада.
— Я прошу тебя, Марк… — Ольга поморщилась: нельзя же
быть таким беспощадным.
— У меня ничего не болит… И даже не ноет.
— Конечно, доктор же сделал тебе обезболивающий укол.
— Он уже приходил? — спросила Ольга.
— Два раза.
Два раза. Интересно, сколько же она спала?
— Похоже, я проспала все на свете…
— Ну, не все… Но на шесть часов ты все-таки нас
покинула, кара…
Ольга поднялась с Инкиной кровати и подошла к широкому окну
номера: гор не было видно, да и всего окружающего пейзажа тоже — все заволокла
снежная пыль: штормовой прогноз принимал вполне реальные очертания. Ольга
представила, как ее отец ищет самоубийц, готовых подняться в горы при такой
погоде. И, пожалуй, он их найдет — он умеет быть убедительным, когда нужно.
— Не представляю, как он доберется, — неуверенно
сказала Инка.
— Доберется, — успокоил ее Марк, — Игорь
обязательно доберется.
Инка подтянулась и попыталась сесть. И тут же вскрикнула.
Ольга бросилась к ней.
— Что?
— Я их совсем не чувствую… Я даже не могу спустить их с
кровати. — Инка закусила губу.
— Не нужно никаких подвигов, дорогая, — попыталась
утешить подругу Ольга. — Что сказал тебе доктор?
— Что у нее очаровательные глаза. И хорошая
кожа, — ответил за Инку Марк. — И что она должна будет сообщить ему
номер того «Плейбоя», который украсит своими персями и ланитами.
— Дурак, — бросила Инка. Было совершенно
непонятно, к кому это относилось — к Артему Львовичу или к Марку, —
подонок. Ничего, прилетит Игорь, он ему покажет…
Ольга даже вздрогнула — сейчас интонации в голосе Инки
напомнили ей ее собственные интонации из далекого детства: «Ничего, придет
папа, он вам всем покажет».
— Да, — констатировал Марк. — Пожалуй, здесь
будет еще та коррида. Нужно только заблаговременно занять места на северной
трибуне.
— Ты хочешь что-нибудь поесть. Инка? — заботливо
спросила Ольга.
— Нет… Скажите мне, что ничего страшного со мной не
произошло, пожалуйста…
— Ничего страшного с тобой не произошло, — Ольга
тревожно заглянула в глаза подруге, — только не раскисай.
— Отдохнули, ничего не скажешь… Лучше бы мы поехали на
море. — Инка взяла Ольгу за руку и крепко сжала.
— Ну, на море, положим, тоже есть опасности, —
Марк, как всегда, выступил вечным оппонентом Инки. — Например, спасатели в
рваных плавках. Или буйки, за которые нельзя заплывать.
— Ты всегда был пролетарием, Марик, душка.
Распространителем «Искры» и членом фабрично-заводского комитета.
Ну какие, скажи на милость, могут быть буйки в
Акапулько? — Инка, выросшая в неполной семье воспитательницы, за несколько
лет жизни с Игорем Анатольевичем успела изучить все самые фешенебельные курорты
мира. И даже произносила их названия с особым ленивым шиком.
— Не ты ли сюда рвалась? — резонно заметил Марк.
— Дурой была, — согласилась Инка, — но больше
такой ошибки не повторю. А все ты. Ты меня сглазил.
— Ну, конечно. «Я сам горбат, стихи мои горбаты, —
кто виноват? Евреи виноваты!» — Марк иронически улыбнулся.
«Странно иногда поворачивается жизнь, — подумала
Ольга. — Они покусывают друг друга так, как будто ничего не произошло. Как
будто Инка не лежит в своей кровати обездвиженная. Может быть, шок после
падения еще не прошел, и она не вполне осознает серьезность положения? Или
положение не настолько серьезно? А если настолько — значит, Марк просто жестоко
подыгрывает ей — жестоко и точно, как в боях без правил. Чтобы она не думала о
возможных последствиях возможных травм. Но если она до сих пор не может встать
на ноги, если она даже не чувствует их…» — Ольга даже похолодела от такой
мысли.
— Инка. — Она снова потянулась к подруге,
аккуратно обняла ее и сказала без всякой логики:
— Я тебя очень люблю.
— Неужели все настолько серьезно и я больше никогда не
встану? — попыталась улыбнуться Инка: ну, конечно, она осталась сама
собой, и ничто не в силах ее изменить.
— Самое серьезное уже позади, — начал было
Марк. — Морг ты благополучно промахнула. А когда оклемаешься, прибьем на
этой двери табличку: «При съемке фильма ни одно животное не пострадало».
Инка не успела ответить колкостью — на тумбочке рядом с
кроватью зазвонил телефон. Инка инстинктивно потянулась к нему и застонала:
пока ничего с резкими движениями не получится. Это ясно.
Марк снял трубку и некоторое время сосредоточенно молчал.
— Понятно, — сказал наконец он. — Мы выходим.
— Что? — спросила Ольга.
— Ну, дщери мои, готовьтесь. Только что передали по
инстанциям: Игорь нашел борт и сейчас уже на подлете. Минут через двадцать
будет здесь.
Инка залилась краской. Видно было, что она ждет прилета мужа
и боится его.
— Дай мне, пожалуйста, мою косметичку, Лелишна, —
виновато попросила она.
— Самое время, — ухмыльнулся Марк.
— К приезду мужа я должна быть во всеоружии.
— Ты и так уже во всеоружии. Можно сказать,
экипировалась от лодыжек до крестца.
Нет, сегодня все-таки не его день. Шутит он неудачно. На
редкость неудачно.
Ольга поцеловала Инку, Марк же ограничился легким кивком и
похлопыванием по складкам одеяла: держите себя в руках, миледи, если уж ноги
вам отказали. Инка остановила Ольгу у самых дверей:
— Лелишна!
— Жду тебя в вестибюле, — шепнул жене Марк,
скрываясь за дверью.
— Лелишна, — снова позвала Инка.
Ольга склонилась над ней и взъерошила ее короткие темные
волосы — экстремальный вариант, воинствующий унисекс, лоснящаяся шкурка
породистого зверька.
— Как я выгляжу, Лелишна?
— Неплохо.
— Правда? А почему не отлично?
— Потому что ты неисправимая кокетка, Инка.
— Я бы даже сказал больше, — Марк все-таки
просунул голову в дверь и отыграл подачу, — она будет кокетничать даже в
гробу и строить зазевавшимся червям пустые глазницы.
— Лелишна, будь любезна, передай своему мужу, а моему
зятю, что он ублюдок.
