Мысль о горноспасателях пришла к нему сегодня ночью, в баре,
когда он наблюдал, как Влад и Юрик орудуют шарами. И показалась совершенно
естественной: только горноспасатели обладают необходимой физической подготовкой
и отличным знанием местности. Только они знают толк в лавинах и умеют находить потерпевших.
Только они мобильны и имеют свободу действий: ведь не будет же какая-нибудь
горничная перетаскивать с места на место трупы в свободное от работы время. Или
какой-нибудь тупой охранник, из всех горных прелестей предпочитающий только
сауну с преферансом. Спасатели — другое дело.
Звягинцев почувствовал неожиданный зуд в руках, —
собственно говоря, этим и должно было кончиться. Включив свет, он вытащил
очередную бумажку и вывел на ней:
СПАСАТЕЛИ:
ИОНА — темная лошадка. Откровенное хамло.
ВЛАД — идейный спасатель, любитель поиска в одиночку и
долгих прогулок. Скрытое хамло.
АХМЕТ — бабник, заслуженный мастер спорта по постельной
акробатике. Хамло с акцентом.
ЮРИК СЕРЯНОВ — околотехнический лох. Хамло по случаю.
ВАСЯ СИКАЧИНСКИЙ — единственный приличный человек. Писатель.
Только написав это, Звягинцев понял, что ограничился
личностными характеристиками. Он и представить не мог, что почти все спасатели
вызывают в нем не очень приятные чувства. Ничего удивительного, они платят ему
той же монетой, считают его старым бесполезным козлом, напрасно жующим
курортный хлеб. Впрочем, они не так уж далеки от истины. Здесь самое тихое,
самое респектабельное место, которое только можно вообразить. А беспокойство
доставляют только лавины и горы, они даже могут позволить себе убийство —
умышленное и неумышленное. Но ведь на горы не наденешь наручники. И не
приговоришь их к казни на электрическом стуле.
Звягинцев вздохнул.
При всей своей стойкой антипатии к ним он вынужден признать
— ни один из спасателей не тянет на маньяка. Хотя… Ведь на маньяке не стоит
печать, что он маньяк. Наоборот, все маньяки очень милые люди, никогда не
вызывающие подозрений. В практике его отделения был единственный случай поимки
серийного убийцы — некоего гражданина Ипатьева, старшего преподавателя кафедры
философии университета. Ипатьев был деликатнейшим человеком, с лету цитировал
Ницше, Юнга, Шопенгауэра и еще нескольких деятелей, фамилии которых невозможно
было произнести без содрогания. В присутствии Ипатьева Звягинцеву хотелось стоять
с непокрытой в знак почтения головой и по стойке «смирно».
Если бы Пал Палыч подозревал о наличии студенческого гимна
«Гаудеамус», то непременно разучил бы его в угоду старшему преподавателю
Ипатьеву. Сам же старший преподаватель называл всех, так или иначе причастных к
его делу оперработников «дружочками» и «голубчиками» и легко перескакивал с
одного европейского языка на другой («My stomach is out in order» <У меня
желудок не в порядке (англ.).>; «Ich habe einen eitrigen Zahn, derbehandelt
werden muss» <У меня разболелся зуб, который необходимо вылечить
(нем.).>; «Voulezvous faire appeler un medecin» <Пожалуйста, пошлите за
врачом (франц.).>). Однако все это великолепие, а также в высшей степени
положительная характеристика с места работы не мешали Ипатьеву резать
молоденьких девушек, как кур.
Сам же Звягинцев, несмотря на неопровержимые улики, так до
конца и не поверил в виновность философа Ипатьева…
Как не поверил бы в виновность никого из спасателей.
Отличные ребята, любимцы девушек, женщин и детей.
Дети ходят за ними толпами и требуют обучить скоростному
спуску на лыжах; они дергают за уши собак спасателей в тайной надежде
подружиться с ними; они ждут лавин, чтобы увидеть спасателей в деле. Иногда
бывают просто love story в лучших традициях О. Генри. На памяти Звягинцева была
одна такая, с участием Влада и юного вождя краснокожих, кажется, его звали
Леха. Леха вместе с мамашкой занимал номер, который уже после них занимал
пропавший Кирилл.
Лехина мамашка обожала горный загар, собственно, она и приехала
сюда ради него. Даже толковых лыж у них не было, так, бегунцы из
«Спорттоваров». Правда, у Лехи был сноуборд, но тоже очень средненький. И вот,
пока мамашка принимала солнечные ванны, Леха и умудрился на этой средненькой
доске сломать себе ногу. Парень сидел в номере с загипсованной ногой и тосковал
до тех пор, пока Владу, который привязался к пацану, не пришла в голову
счастливая мысль соорудить что-то вроде снежной скульптуры для Лехи.
Чтобы ему было не так тоскливо смотреть на огороженный
пустырь.
Для этой акции он привлек Иону, Ваську и Юрика Серянова.
Ахмет, каждую ночь растрясавший задницу на очередной зазнобе, от участия в ней
отказался. Но и без любвеобильного черкеса все получилось славно. Юрик даже
соорудил из запчастей снежной пушки некое подобие брандспойта для обливки
ледяных скульптур. Уже потом, когда Леха уехал и про него и думать забыли,
ледовый городок пополнился изысканными копиями изысканных скульптур. А первым
персонажем ледяного городка стал Винни-Пух для Лехи — его они воплотили довольно
удачно. Впрочем, что неудивительно — Васька как-то сказал Звягинцеву, а откуда
об этом узнал Васька, неизвестно, что когда-то Влад учился в Суриковском
институте на скульптора. Но там произошла какая-то темная история, и Влада
выкинули из мастерских после третьего курса.
Эта история пришла на ум Звягинцеву просто так, но ее
последствия…
Звягинцев даже почесался в паху, что означало крайнюю
степень умственного напряжения. Красинская в описании чертовой пещеры все время
употребляла термин «скульптуры». Похоже, она была не так далека от истины.
Каждый из спасателей — за исключением дикого Ахмета, у
которого из нужного места вырос только член, а все остальное росло из задницы —
мог наваять что угодно. Лучше, хуже — это уже другой вопрос. Но ведь особых усилий
и прикладывать не надо, если у тебя такие великолепные, такие смирные, такие
мертвые натурщики…
И все же… Кем бы ни был этот странный коллекционер, он уже
знает, что его тщательно оберегаемая тайна раскрыта.
И предпримет все меры предосторожности. Вот Васька
Сикачинский — тот бы нашел тысячу способов совершить преступление и скрыть его.
Эти люди во льду — вполне Васькин сюжет, только он бы мог додуматься до такой
эстетской холодильной камеры, битком набитой жертвами. В последних четырех
романах Васька специализировался на маньяках: маньяк-педофил, маньяк-энтомолог
с коллекцией бабочек под мышкой; маньяк-девственник и маньяк — преподаватель
квантовой механики. В его последнем романе фигурировал даже маньяк-проводник,
обстряпывающий свои темные делишки в международных вагонах и на промежуточных
станциях. Опасаясь разоблачения, маньяк инсценировал свое убийство и даже
подбросил несколько улик, указывающих на совершенно невиновных людей.
Куда же все-таки делся Васька? В его записке — если это,
конечно, была его записка, — указывалось точное время: «БУДУ ЗАВТРА К
ВЕЧЕРУ». Завтрашний вечер стал вчерашним, а он и носа не кажет. А может…
