Звягинцев вспомнил об этом лишь к вечеру, когда вернулся в
свой номер вместе с упаковкой темного пива. Не снимая шляпы и пальто, он
завалился на не убранную с утра кровать.
Тяжелый день, в бога душу мать, тяжелый день.
Несколько минут он тупо разглядывал таракана, который
праздно шатался по столу, среди пустых бутылок, банок и немытых судков из
«Ричарда Баха». «Ничего тебе не светит, дружище Биттнер, — с тайным
злорадством подумал Звягинцев о таракане. — В этой келье знают толк в еде
и подметают все до последней крошки».
Если бы кто-нибудь из слабонервных горничных увидел этого
чертового таракана, то разразился бы большой скандал: в элитной «Розе ветров»
царил культ чистоты. Но здесь — здесь была территория Пал Палыча Звягинцева,
которую он пометил, как какой-нибудь шелудивый мартовский кот. На этой
территории были расквартированы рота тараканов, взвод безобидных
пауков-сенокосцев и даже отделение мышей. Впрочем, мышей в своем номере
Звягинцев не видел, но смутно подозревал об их существовании.
Со всей этой фауной Звягинцев поддерживал состояние
нейтралитета, вот и сейчас он проводил таракана глазами, даже не удосужившись
прихлопнуть наглеца башмаком.
Тяжелый день, в бога душу мать, тяжелый день.
К тому же он оказался похерен из-за какой-то
экзальтированной вертихвостки, утверждавшей, что ею были обнаружены семь
обледеневших трупов.
Впрочем, приходится признать, что вертихвостка произвела на
Звягинцева достаточно хорошее впечатление, несмотря на то что муж ее прозрачно
намекнул на наличие у жены душевной болезни. При таких симптомах нужно в
клинике неврозов сидеть, а не сшиваться по зимним курортам. А впрочем, черт их
знает, этих «новых русских», похоже, что у них у всех крыши покосились. Зато
смотрели на него как на плебея.
А девчонка все равно хорошая.
Но история, которую она рассказала! Все это больше походило
на фильм ужасов: какой-то лаз, какая-то пещера, люди во льду. С таким
воображением нужно книжки писать, куда же все-таки подевался Васька, черт его
дери!
Ее зовут Ольга. Интересно, могла ли она понравиться его
сыну, Володе? Во всяком случае, Звягинцев был бы не против, если бы Володя
обратил на нее внимание: длинные черные волосы, темные брови, какая-то странная
застенчивость во взгляде. Наверняка полукровка, только у полукровок бывает
такая матовая кожа, такой разрез глаз.
Звягинцев перевернулся на бок и почесал задницу: она была
отбита его сегодняшним героическим спуском. Он взгромоздил свои несчастные
старые жиры на эту в бога душу мать «ледянку» — и все только для того, чтобы
проверить показания девицы.
А показаниям этим цена ломаный грош в базарный день.
К случайной сумасшедшей Наталье Владиленовне Запесоцкой
(чтоб ей ни дна ни покрышки!) прибавилась еще и сумасшедшая идейная — многовато
даже для «Розы ветров».
Звягинцев вздохнул. Нежную полукровку, конечно, жалко, он и
так попытался максимально смикшировать ситуацию, чтобы она не выглядела совсем
уж глупо. Ну, ничего, муж ее мозги вправит, сразу видно, серьезный человек.
А теперь по баночке пивка с господами тараканами — и можно
отправляться на боковую.
Но Звягинцев так и не заснул.
Какая-то мысль, гвоздем засевшая в голове, не давала ему
покоя. Подобные вещи уже случались со Звягинцевым в бытность его милиционером
на Васильевском острове: это происходило тогда, когда капитан Пал Палыч
Звягинцев прощелкивал клювом какую-нибудь важную улику, связанную с кражей
белья или глухой поножовщиной в коммунальной квартире.
В недрах звягинцевского организма, где-то у зашибленной
вялотекущим циррозом печени, проживал еще один Звягинцев: поумнее, чем сам Пал
Палыч, да и званием повыше — что-то вроде полковника милицейской службы, а то и
генерал-майора. И вот теперь этот генерал-майор, в просторечии именуемый
интуицией, и начал терзать Звягинцева, как стервятник терзает падаль.
Хуже любого радикулита.
И всему виной сопливая девчонка.
Что-то такое было в ее рассказе — что-то такое, что не
давало так просто отмахнуться от него. Поняв, что заснуть не удастся, Звягинцев
сунул в рот «беломорину» и принялся размышлять.
Сначала она говорила о Кирилле, которого никогда не видела и
который пропал без вести, и это объективная реальность. Но как раз это
объяснить нетрудно, тем более что муж Ольги уже подсуетился по этому поводу,
разложил ситуацию по полочкам, как в аптеке: активированный уголь в одну
сторону, а кружка Эйсмарха — в другую. Старая грымза Запесоцкая показала Ольге
фотографию Кирилла (она всем ее показывает, так что ничего удивительного здесь
нет). Образ кобелька отложился в Ольгином подсознании, а потом всплыл в виде
яркой галлюцинации, тем более что вездесущий муж рассказал Звягинцеву и о
ночном кошмаре.
Вспомнив об этом, Звягинцев поморщился: сам он никогда бы не
стал сдавать свою собственную жену чужому человеку. Да еще с таким нетерпеливым
сладострастием…
Они отправились к старой сосне и недалеко от нее нашли лыжи,
оставленные Ольгой. Все вроде бы сходится. Все, кроме одного, — времени.
Ольга утверждала, что она шла к скалам довольно долго, во всяком случае, никак
не меньше получаса. Их собственный путь до конечной точки занял максимум десять
минут. Но она плохо ориентируется на местности — это раз. Она шла в сумерках,
то есть почти ночью — это два. Не исключено, что в какой-то момент она начала
просто кружить среди скал. Да, это единственное правдоподобное объяснение.
Они нашли лыжи — лыжи стояли ровнехонько и тихохонько, как
будто поджидали их. И окурок тоже поджидал, один-единственный, слегка припорошенный
снегом. Звягинцев сразу же нашел его — именно в том месте, где его легко было
найти. Он не мог не найти его.
— Подбросить улику, вот как это называется, —
вслух произнес Пал Палыч и даже рассердился на себя. Проклятая полукровка с
наивными глазами незаметно перетянула его на свою сторону и заставила поверить
в этот ледовый бред.
Предположим невозможное. Только предположим. Девчонка
сказала правду. Она действительно что-то такое видела, включая факелы, спички и
ссадину на скуле Кирилла (ссадина придает рассказу особую достоверность, нужно
расспросить о ней Запесоцкую). Она делает то, что и должна делать слабая
женщина с наивными глазами, — выскакивает из пещеры и бежит куда эти самые
глаза глядят. Здесь все понятно. А потом — спустя какое-то время, может быть,
двадцать минут, может быть, два часа, — появляется владелец всего этого
ледяного великолепия. Тот, который затащил в пещеру Кирилла, раздел его и
упаковал в лед. Он видит лыжи возле входа, обгоревший факел внутри — и
понимает, что его дело швах. Что его охотничьи угодья подверглись нападению. Но
в пещере никого нет, и это дает люфт во времени.
"Как бы я поступил на его месте — ведь совершенно ясно,
что такой узкий, такой хорошо замаскированный лаз можно найти только случайно…
