Володя погиб нелепо, сорвавшись с крыши их собственного
дома, куда залез, чтобы подшаманить задравшийся лист кровельного железа: лист
хлопал на ветру и действовал на нервы всему дому. Мать несколько раз звонила в
жилконтору, но кровельщики даже не чесались, и тогда Володя решил исправить
положение собственными силами.
Он поскользнулся на влажной от дождя крыше и рухнул вниз с шестого
этажа, прямо в залитый асфальтом колодец двора. Удар был страшным: почти все
Володины косточки превратились в труху, только лицо не пострадало. На нем
застыла удовлетворенная улыбка: до того, как упасть, он все-таки поставил на
место злополучный лист…
После смерти сына Звягинцев два месяца пил по-черному:
только так можно было заглушить боль, иссушавшую его.
Только так можно было представить, что Володя еще жив.
Пал Палыч чуть не допился до белой горячки; он бросил пить
только тогда, когда кончились все деньги в доме. И сразу же обнаружил, что жена
ушла от него: она уехала к своей родне в Тосно, чтобы больше никогда его не
видеть. Их уже давно ничего не связывало, кроме сына. А с его смертью
оборвалась и эта ниточка.
В отделении к горю Звягинцева отнеслись с пониманием, ему
даже предложили уйти в отпуск за свой счет. Но он уволился совсем, а через
месяц вообще уехал из Питера — жить в доме, который стал погостом его
единственного сына, было невыносимо. Из дому он взял только Володину книжку
«Колыбельная для ежика».
Звягинцев оказался в «Розе ветров» случайно. Его старый
армейский друг как раз набирал штат обслуги для вновь открывающегося курорта.
Звягинцеву предложили занять должность секьюрити (сам Пал Палыч предпочитал
кондовое русское «охранник», или «вышибала») с самым широким, хотя и
расплывчатым кругом полномочий.
Работы как таковой было мало: постояльцы «Розы ветров» были
интеллигентными, хорошо упакованными людьми, и пьяные драки и прочие маргиналии
здесь не проходили. Случались, конечно, неприятности в виде схода лавин:
несколько человек были заживо похоронены под снегом. Если их удавалось
откопать, приходило время Звягинцева: он весьма умело составлял протоколы и
допрашивал свидетелей — сказывался давний милицейский опыт. Вершиной его
карьеры в «Розе ветров» было дело о краже аметистовых сережек у одной из
постоялиц. Даже заплывшие жиром и пропитанные водкой мозги Звягинцева
развернулись в нужном направлении: за два дня он расколол нечистую на руку
горничную, которую с позором удалили из «Розы ветров». Сережки вернули
владелице, а скандал удалось замять не без участия Пал Палыча: у курорта должна
быть безупречная репутация.
Звягинцев стал гораздо меньше пить: он хотел сохранить за
собой непыльное место секьюрити, а это предполагало следование определенным
правилам игры. Теперь он напивался только в ночь с субботы на воскресенье. И
единственным свидетелем этих тихих попоек была «Колыбельная для ежика», с
которой Звягинцев не расставался. Конечно, случались экстремальные ситуации — в
горах у Пал Палыча прорезался радикулит: сырой питерский климат послал ему
вдогонку прощальный поцелуй. В такие дни водки требовалось больше, чем обычно,
но и с этим Звягинцев научился справляться. Он собирался навсегда осесть в
«Розе ветров», тем более что в его жизни неожиданно появился горноспасатель
Вася Сикачинский.
Их дружба стала неожиданной для самого Звягинцева: ну, что
может связывать молодого, полного сил человека и толстого пожилого мужчину,
страдающего к тому же одышкой, радикулитом и неумеренной страстью к дешевой
водке? Уже потом Звягинцев понял причину: Вася был страшно похож на его
покойного сына Володю.
Не внешне, нет. Но Вася писал.
Пусть не сказки, нет. Пусть криминальные истории, но он
писал. Он занимался тем же, чем мечтал заниматься его собственный сын. И
Звягинцев стал самым благодарным читателем Васиных детективных опусов. Он
находил их безупречными.
Сам же Вася намертво приклеился к Звягинцеву: он жаждал
невыдуманных историй из жизни преступников и их преступлений. В одну из первых
встреч Пал Палыча попутал бес: ему так хотелось понравиться парню, похожему на
его сына, что он вдруг сказал Васе, что всю жизнь прослужил в КГБ (голубая
мечта беспорточной юности) и даже дослужился до майора (голубая мечта
похмельной зрелости). Вася раззвонил об этом среди обслуги, но, как ни странно,
это только прибавило Звягинцеву авторитета. И он даже не стремился развенчать
этот миф.
Вчера шебутной Васька что-то пытался ему сказать через
дверь" что-то очень важное, как утверждал он сам. Но Звягинцев,
обессиленный радикулитом, послал его подальше и теперь мучился угрызениями
совести. Нужно пойти к Василию, выяснить, чего тот хотел, и заодно узнать, как
проходят поиски Кирилла Позднякова, 1967 года рождения, уроженца города Апатиты
Мурманской области. За пять дней мучений с пропавшим лыжником Звягинцев выучил
наизусть все его анкетные данные. Сейчас Поздняков проживал в Карелии и активно
занимался лесным бизнесом.
Еще более активно он занимался женщинами: во всяком случае,
в «Розе ветров». Этого не было в анкете, но сам Звягинцев имел счастье
наблюдать за этим непосредственно.
Даже горничная Майя, обнаружившая пропажу несессера (будь он
проклят, этот несессер, торчит, как кость в горле!), и то успела переспать с
ним.
А за связь с клиентом можно легко вылететь с работы, это
точно.
Но самой большой головной болью для Звягинцева была Наталья
Владиленовна Запесоцкая, очкастая сорокатрехлетняя мымра из Москвы, насмерть
зашибленная поздняковской мошонкой. Наталья Владиленовна, прилипшая к Звягинцеву
как банный лист, донимала его никому не нужными показаниями по поводу
исчезнувшего в лавине Кирилла, она требовала ускорить поиски (не по адресу
обращаетесь, девушка) и привлечь к ним как можно большее число народу (это не
моя компетенция, девушка). Первые несколько дней она активно увязывалась за
спасателями, которые быстро охладили ее любовный пыл: такими вещами должны
заниматься профессионалы.
По настоянию Запесоцкой Пал Палыч уже составил несколько
протоколов и теперь бегал от нее как от огня. В какой-то степени радикулит,
накрывший Звягинцева, был избавлением от нудной бабы, — за отдых от
общения с ней Звягинцев готов был заплатить и большую цену.
Теперь ему предстояло выползти наружу, а значит, снова
придется столкнуться с этой фурией. Звягинцев слабо надеялся, что Позднякова
уже нашли, и тогда очкарица отстанет от него и полностью сосредоточится на
оплакивании обледеневшего тела. А в том, что если Позднякова найдут, то найдут
мертвым. Пал Палыч не сомневался: за два года безвылазного сидения в Приэльбрусье
он уже привык к горам и знал, что они никогда не отдают свою добычу. Если уж
ухватили. Но он знал и другое: поиски будут вестись, пока тело не будет
найдено, — пусть даже и малыми силами.
Но в случае с Поздняковым происходило что-то странное — его
тело не могли обнаружить ни приборы, ни собаки, хотя район поисков был
предельно сужен и конкретен. Эту странность Пал Палыч относил к ритуальным
жестам Приэльбрусья: горам всегда необходимо приносить кого-нибудь в жертву,
чтобы они оставляли в покое всех остальных.
