— Ты всегда будешь моей женой. — Марк обнял ее и
сильно прижал к себе. Он делал это тысячи раз за два с половиной года их
совместной жизни. И впервые она не ответила на его объятия.
— До свидания, кара! — Прощай, Марк.
Отделившись от Марка, она подошла к охранникам и Звягинцеву,
уже ожидавшим ее. Марк долго смотрел ей вслед, но она даже не обернулась.
* * *
Она сказала Марку, что не готова, только лишь в утешение.
Она готова.
После правды о том, что произошло, она не может больше жить.
Милый Марк, она теперь так и не узнает, понял ли он ее на
самом деле или действительно решил, что снотворное ей нужно только для того,
чтобы хотя бы на время забывать об убийстве отца. В соседней комнате двое
охранников дуются в карты. Дуться в карты — это их единственный недостаток.
В остальном это симпатичные, недалекие и довольно деликатные
парни. Они не докучают ей, не рассматривают ее, как дикого зверя, посаженного
на цепь, они стучатся, прежде чем войти в комнату (справедливости ради нужно сказать,
что делают они это не очень часто). Они спрашивают ее, хочет ли она поесть,
ведь даже приговоренный к смерти имеет право на завтрак перед электрическим
стулом, веревкой или пулей в затылок.
Приговоренный к смерти.
Она тоже приговорена.
Марк не соврал: он действительно спрятал снотворное в их
лыжной сумке, во внутреннем кармашке для очков, там и сейчас лежат его
горнолыжные очки — «Turbo C.A.M.», 134 доллара за штуку. Таблеток нитразепама
гораздо меньше, чем долларов, отваленных за очки: тридцать пять штук.
Но теперь, глядя на них, она надеется, что они спасут ее от
нее самой.
Она убийца.
Убийца раскладывает таблетки в кружок, строит их рядами
шесть на шесть (одной таблетки все равно не хватает), вытягивает в одну линию,
сооружает из них эллипс, квадрат и пирамиду. В предчувствии смерти можно
заняться геометрией.
Геометрией, в которой все параллельные прямые сходятся в
одной точке.
В этой точке она убила своего отца.
Самое страшное, что она не чувствует в себе той черной,
безжалостной половины, которая могла совершить все это.
Неужели ее глаза источали гнев, неужели ее слова источали
ярость, неужели ее руки взяли нож и убили?
Она до сих пор чувствует на них кровь отца.
Она убийца. Отцеубийца.
Отцеубийство карается по всем законам — по божеским и человеческим.
Она не должна жить. Парни, расписывающие пульку за стеной, должно быть, думают
так же. Парни, люди толстого Звягинцева. Сам Звягинцев не в счет.
Он оказался славным человеком, он даже не боялся ее, он не
давал волю справедливому гневу: единственным чувством, которое двигало им, было
чувство сострадания. К молодой, красивой, преуспевающей женщине, которая
неожиданно для себя оказалась поделенной на две части. На добро и зло…
«Но ведь та Ольга, которую я не знаю и которую не
помню, — она ведь тоже собиралась уничтожить зло».
Она так и говорила — той полуслепой женщине, которую избила,
тем фигурам из льда, которые уничтожила: «Зло должно быть наказано!»
Ольга даже застонала от невозможности проникнуть в логику
безумной половины своей души. Интересно, какая табличка висит при входе на нее?
«Посторонним вход воспрещен»? Или — «Осторожно, идут ремонтные работы»? Или —
«Свободных мест нет»? Или — «Не входи! Убьет»… Ведь существует какая-то логика
даже в ярости, даже в покушении на убийство. Даже в убийстве…
Почему эта грань перехода в безумие всегда ускользает от
нее: ведь можно же научиться жестко ее фиксировать?
Психиатры могли бы многое порассказать по этому поводу.
Жаль, что она не услышит их рассказов.
Ольга снова выстроила розоватые таблетки в квадрат:
розоватые, овальные, с выдавленной английской буквой F на брюшках. Интересно,
почему F, если они называются «Нитразепам»? Впрочем, какое это имеет значение,
F даже лучше, больше соответствует моменту. F, freedom, свобода. Именно так,
скоро она будет свободна… Может быть. Иона спас бы ее…
Теперь, на пороге собственной смерти, когда стоит только
толкнуть дверь и войти, она может себе признаться.
Иона волнует ее.
Волнует так, как никогда не волновал Марк. Нет, это было бы
не правдой, это было бы нечестно по отношению к мужу.
К Марку она всегда испытывала настоящее влечение и — изредка
— настоящую нежность. Он был слишком хорош для нее, слишком целен даже в своей
любви, слишком правилен.
Его страсть всегда была страстной, только и всего, никаких
полутонов: только рациональное белое и практичное черное, офисный евростандарт.
Его страсть не знала настроений, она не знала перепадов температуры, она не
знала усталости. Хотя иногда так сладко бывает устать от страстей. Иона —
другое дело. Иона — дикий мальчишка, дикий зверь, а звери иногда устают и
зализывают раны… Иона, с которым она бы хотела… Боге ним — с тем, что она
хотела. Теперь это уже неважно.
Сейчас она выпьет таблетки, и все перестанет быть важным.
Только у охранников будут маленькие неприятности.
Но больше, чем на полчаса, разнос не затянется. Они будут
молча смотреть на орущего Звягинцева, и глаза их подернет влага: «Плачь больше,
карта слезу любит», первое правило.
Выслушав тезисы о том, какие они кретины и раздолбай,
охранники снова вернутся к своим преферансным заповедям:
«Под вистующего с тузующего», «Под игрока — с семака», «Хода
нет — ходи с бубей»…
Хода нет — ходи с бубей.
Но ход есть. Очень хороший ход.
Нужно попросить у охранников стакан воды, чтобы запить свою
собственную смерть.
…В углу неожиданно пискнул «ноутбук». Странно, что Марк не
отключил его. И не забрал с собой, как «дипломат» с документами, — а
оставил здесь. «Ноутбук» — последнее напоминание об их совместной жизни, пусть
он и остается последним напоминанием.
Ольга вздрогнула и тотчас же успокоила себя: Марку опять
пришла электронная почта, все-таки он много работает, и работает на износ, надо
бы…
Она тотчас же окоротила себя: теперь Марк сам будет
разбираться со своей жизнью.
Но принять сообщение все-таки стоит. Это последнее, что она
может сделать для Марка. Она терпеть не может работающего вхолостую компьютера,
она всегда выключает его, она очень аккуратна в этом смысле, почти нетерпима, и
Марк всегда посмеивается над этой ее нетерпимостью. И если уж она прошляпила
работающий «ноутбук», то, так и быть, примет сообщение… Из той жизни, где еще
не знают, что ее отец, глава крупной фирмы, мертв…
Мертв, и это сделала она.
