– Распоряжайтесь ими по своему усмотрению, – проговорила Инна. – Мы ведь прекрасно знаем, господин Штраузе, что все строится на доверии, а злоупотребление им зачастую кончается трагически… Но я верю вам. Действуйте!
После полугода тихой и пресной жизни в Австралии Инна поняла, что от себя убежать нельзя. Смена снежной Швеции на пустыни Квинсленда не помогла ей, ее боль, загнанная глубоко внутрь, не утихала.
Как-то ей пришла мысль, что хорошо бы навестить родину, где она не была уже почти десятилетие. Оттуда Инна уехала с Эриком, молодой девчонкой, у которой руки были по локоть в крови, а теперь вернется импозантной и богатой дамой, Энджелой Харрисон.
Она следила за международными событиями и знала о недавнем падении Берлинской стены, потеплении связей с Западом.
В Москве Инна долго не задержалась, ей показалось, что город превратился в большой базар, хотя вся эта кухня знакома ей с того времени, когда она была любовницей Виталия… Как же его фамилия, из того театра…
Изменилось очень многое. Инна Блажко исчезла, она давно умерла, теперь была Энджела Харрисон. И это позволяло ей практически все, открывало любые двери. В СССР еще совсем недавно каждый гражданин славился своими твердыми моральными принципами строителя коммунизма, а ныне тот же гражданин ради долларов был готов чуть ли не на измену родине и продажу госсекретов.
Чувствуя ностальгию, Инна решила съездить в родной город. У нее остался только младший брат Алексей, которому в этом году исполнялось двадцать восемь. Возможно, у него есть дети. Наверняка есть. Инна не могла открыться перед ними, она погибла в ночь на десятое ноября 1982 года в авиакатастрофе. Ее не существует. Да и кто мог узнать Инну в уверенной, элегантно одетой женщине, ведь она перенесла три пластические операции.
Город был практически таким же, каким она оставила его, – грязным, суетливым, вороватым и жестоким. Бумажка в двадцать долларов сделала орущую и трясущую клочковатыми сиреневыми волосами даму в ЖЭКе лебезящей и смирной, как овечка.
– Да, да, мадам, – говорила она Инне, выгнав предварительно всех из своего кабинета. – Вы хотите узнать насчет одного человека? Вообще-то мы справок не даем, но как я могу отказать вам. Это у вас от Диора?
– Нет, от Кензо, – ответила Инна. На своей ферме в Австралии она не имела возможности одеваться от кутюр, а теперь, в ее родном городе, в родной стране, это стало своего рода визитной карточкой, точнее, магнитной карточкой, которая вскрывала абсолютно все замки.
– Так, так, вы говорите, Блажко Алексей Павлович. А адреса старого вы не припомните?
Инна сообщила ей адрес, дама зашелестела бумагами, проворно прыгая по пыльным стульям и снимая со шкафов серые папки.
– Куда претесь, бараны! Не понимаете, что я занята! – закричала она на типа, который робко приоткрыл дверь и напомнил, что до обеденного перерыва еще два часа и вообще-то там очередь.
– Что за люди, – удивлялась дама. – Не видят, что ли, что я занята с вами, вот наша русская беспардонность и хамство, готовы на глотку ногой встать, а свое непременно получить. Ага, вот что-то есть…
Через пять минут Инна знала, что ее брат переселился в соседний город, обменял квартиру, владельцем которой стал после смерти матери.
Еще через день Инна приехала в тот город, держа в руке листок с новым адресом Алексея. Немного трат – и она узнала, что он женат уже три года, работает на большом заводе по производству пластмасс.
– И пьет, – авторитетно заключила соседка, сидевшая на скамейке перед подъездом, в котором жили Иннин брат, его жена Света и их сын Виктор. – Пьет, пьет, – повторила она. – Вначале парень вроде ничего был, Светка-то сама из нашего города, я ее бабку давно знаю, ничего девчонка, а он ее совсем зашугал. Бьет ее. Когда получку приносит, совсем зверем становится. А так, когда трезвый, то и сумку поможет донести, и проводку исправит. И сыночек у них ничего, два годика уже, шустрый такой мальчишка… Недавно Светка родила еще, но там история темная…
Получив еще десять долларов, которые проворно спрятала в платок, старушка продолжила:
– Когда она забрюхатела, Светка-то, Лешка ее часто бил, и она узнала о том, что ждет ребенка, уже на третьем месяце. А сам Лешка второго ребенка не хотел, говорил, что времена сейчас не застойные, деньги за лишний рот не платят и зачем рожать? Аборт-то проворонили, и когда Светка родила, решили они оставить девочку в роддоме. И хворая она какая-то, не помню, паралич у нее, что ли. И правильно – зачем нежеланный ребенок, тем более еще какой-то больной?
Вечером того же дня Инна имела возможность увидеть семью своего брата. Его жена, миловидная, но рано постаревшая, плохо одетая, со сгорбленными плечами, плелась домой с ребенком, таща какие-то сумки. Инна подошла к ней и спросила:
– Вы Света Блажко?
Та, испуганно посмотрев на нее, ответила утвердительно. Инна дала ей пятьсот долларов, единственное, что могла сделать для нее. Каждый сам выбирает свою судьбу, и Светлана была не в меньшей степени виновата в своей участи, чем ее пьянчуга-муж. Та взглянула с ужасом на деньги, отшатнувшись от Инны.
– Берите, – сказала ей Инна. – И не показывайте Алексею, спрячьте, вашему сыну это пригодится, когда он подрастет.
Она оставила ее около подъезда, растерявшуюся, с ребенком, который прижался к ней. Инна понимала, что Алексей, обнаружив эти деньги, моментально пропьет их, предварительно избив жену, но ей почему-то не было Свету жалко. Лицезреть своего брата, которого Инна помнила подростком, мальчишкой, шлявшимся с плохими компаниями, рано начавшим выпивать и курить, она смогла только мельком. Если бы ей не сказали, что это он, Инна никогда бы не узнала в тощем, небритом, плохо одетом мужике, с растрепанными жидкими волосами, того веселого, но слабовольного парнишку, который остался в ее памяти.
Он, проходя мимо нее с приятелями, уставился на Инну, которая резко выделялась на фоне местных женщин.
– Во сучка, – произнес Алексей, блестя двумя железными зубами. – Я б такую отымел зараз, а, парни?
Те также глядели на нее, пуская терпкий дым дешевых сигарет.
Инна подошла к алкашам, под их улюлюканье взяла брата за пальто, хорошенько тряхнула, отпихнула его дружка, который пытался схватить ее, и проговорила:
– Вот каким ты стал, Леша… Я бы простила тебе все, но не то, что ты бросил собственную дочь.
Оттолкнув его так, что тот едва не упал, она пошла прочь, сопровождаемая запоздалой руганью и трусливыми угрозами в свой адрес.
Инна посетила и единственный детский дом в городе, где находилась ее племянница. Она всегда знала, что медицина не в почете в этой стране, но нищета и энтузиазм врачей, которые, работая за копейки при полном отсутствии и лекарств, и техники, творили чудеса, просто поразили ее.
– Да, конечно, – ответила на Иннин вопрос главный врач. – Аня еще тут. И не думаю, что она когда-нибудь обретет родителей. Понимаете, при нынешнем финансировании и упадке технологий она не может рассчитывать на то, что когда-либо сможет нормально ходить. Вы первая, кто интересуется ею. Честно говоря, это не редкость, что родители, узнав, что у их детей церебральный паралич или болезнь Дауна, как котят, выкидывают тех, кто больше всех нуждается в родительской любви и тепле. Да, у Ани церебральный паралич, это практически приговор. А вообще девочка умная, не каждый ребенок в год бывает таким развитым…
