Сердце у Софьи защемило. Почему Себастьян так поспешно выехал из отеля? И вообще, как выяснилось, в «Эксцельсиоре» человек с таким именем не останавливался. Получается, что Себастьян все время их знакомства жил под чужим именем? Но почему? Неужели... Софья гнала от себя эту мысль. Она же любит Себастьяна!
– Сеньора, мне известны ваши аргументы, – сказал Хуан Миндос. – И вы, моя клиентка, вправе определять стратегию защиты, которой я буду неукоснительно следовать. Однако разрешите мне дать вам совет: нелепо, более того, опасно настаивать на том, что вы невиновны, и огульно обвинять уважаемых людей, например, мадам фон Лаутербах, в причастности к ограблению. Что же касается доктора Себастьяна Хоупа, то, как вам известно, таковой в отеле не проживал. У меня имеется к вам предложение...
Он раскрыл видавший виды портфель, вынул из него папку, выудил лист и приложил его к решетке. Софья пробежала глазами текст.
– Сеньор, да вы что? – вырвалось у нее. – Вы же мой адвокат, а предлагаете признаться в том, чего я не делала!
– Сеньора, – вздохнул Миндос, – это ваш единственный шанс. Если вы будете сотрудничать со следствием, то получите не больше пятнадцати лет. Уверен, что судья проявит к вам снисходительность и снизит срок до тринадцати или даже двенадцати лет. Отсидите на самом деле годика три-четыре, потом мы подадим прошение о помиловании. Если все хорошо организовать... ну, вы понимаете, о чем я... обратиться к нужному человеку и позаботиться о том, чтобы он получил вознаграждение за свое усердие, то вы окажетесь на свободе!
Софья оторопело уставилась на адвоката. Хуан Миндос говорил страшные вещи. На листе бумаги черным по белому было напечатано ее признание. Но как она может признаться в том, чего не совершала?
– Сеньор, – произнесла резко Софья, – я отказываюсь от ваших услуг! Мне не требуется адвокат, который склоняет меня к признанию и говорит, что я получу «не больше пятнадцати лет».
Миндос потер щеку, вздохнул.
– Сеньора, мы же не в Европе или Северной Америке, а в Коста-Бьянке. Если вы откажетесь от моих услуг, то вам придется предстать перед судом вообще без защитника – таковы правила, введенные недавно президентским указом. Предложение прокуратуры более чем щедрое, мой вам совет – примите его! Сами посудите – никто не сомневается в том, что вы причастны к ограблению, да и при таких убойных уликах было бы глупо сомневаться. Ваше нежелание идти на компромисс только разозлит суд, и если вы будете упорно утверждать, что невиновны, то получите на всю катушку. А знаете, что это значит в Коста-Бьянке? Или пожизненное заключение, или смертная казнь – вы ведь обвиняетесь, во-первых, в причастности к ограблению, во-вторых, к убийству шести человек, в-третьих, вам инкриминируется сопротивление представителям закона. Чрезвычайно серьезное обвинение, сеньора! В Коста-Бьянке казнят едва ли не каждый день нескольких преступников – на электрическом стуле, при помощи смертельной инъекции или в газовой камере. Не думаю, что вы хотите разделить их судьбу. Подпишите признание – и вы сохраните себе жизнь, а через несколько лет – максимум через четыре года – выйдете на свободу.
Софья отчеканила:
– Сеньор Миндос, я не желаю иметь с вами дела! Ваши рассуждения поражают меня! Создается впечатление, что вы не мой адвокат, а сотрудник прокуратуры! Я сама буду защищать себя!
Хуан Миндос хмыкнул.
– Сеньора, будем считать, что вы временно не в себе. Через несколько дней вы поймете, что одной вам не справиться. Я предоставлю вам возможность подумать над предложением прокуратуры и решить, хотите вы принять ее предложение или нет.
– Не хочу! – выпалила Софья и обратилась к надзирателю, стоявшему у нее за спиной: – Свидание окончено, уведите меня обратно в камеру!
– Думаю, что вскоре вы измените свое мнение, – произнес адвокат. – Поймите же, сеньора, все, и я в том числе, желаем вам только добра и пытаемся объяснить, как можно понести минимальные потери. Иллюзорно рассчитывать на то, что вас оправдают, нужно прикладывать все усилия для того, чтобы уменьшить кару, которая вас неминуемо ждет!
* * *
Комиссар Умберто Гарсиа ждал в приемной министра внутренних дел больше трех часов.
Он знал: чтобы попасть на аудиенцию к его высокопревосходительству, следует записаться у одного из двух секретарей. Министр был всегда занят: поездки по стране, визиты за рубеж, отпуск... Когда комиссар Гарсиа впервые попытался добиться встречи, ему ответили, что министр принять его не может. Но он должен увидеться с министром! Ведь речь идет о человеческой жизни и раскрытии «преступления века»! Поэтому комиссар, отличавшийся въедливым характером и всегда добивавшийся того, чего хотел, заявился в министерство, уселся на стул в приемной и сообщил секретарям, что не сдвинется с места, покуда министр не примет его.
Он видел перешептывающихся чиновников, которые решали, можно ли выдворить настырного комиссара, призвав на помощь охрану. Все же Умберто Гарсиа был не простым просителем, и наверняка, раз уж он так добивается аудиенции министра, дело у него крайне важное.
Наконец один из секретарей произнес:
– Комиссар, вы добились своего, сеньор министр примет вас. Но запомните: в вашем распоряжении десять минут!
Умберто Гарсиа шагнул в кабинет его высокопревосходительства – полковник Рауль Бартарьега ждал его. Комиссара не интересовала фамилия нынешнего главы МВД, ведь министры постоянно менялись, каждый новый на посту долго не удерживался.
Полковник, изящный мужчина лет сорока семи – сорока восьми, с иссиня-черными курчавыми волосами, смуглым лицом и пронзительными глазами, расположился за письменным столом, над которым висел гигантский портрет президента республики. Комиссар прошествовал по блестящему паркету и остановился около письменного стола. Ни стула, ни кресла поблизости не было.
Министр что-то быстро писал. Он сосредоточенно водил ручкой по бумаге, комиссар Гарсиа ждал. Так продолжалось около пяти минут. Не отрывая взгляда от бумаг, министр произнес:
– Итак, Гарсиа, в чем дело? Мне доложили, что вы возжелали объявить голодовку у меня в приемной, если я вас не приму?
– Ваше высокопревосходительство, – сказал Умберто Гарсиа, – у меня имеются кое-какие соображения относительно похищения драгоценностей Гримбургов.
– Неужели? – произнес полковник Бартарьега и взглянул на комиссара. – Что вы хотите услышать от меня, Гарсиа? Похвалы? И президент, и я рады, что благодаря вашей сноровке ограбление было так быстро раскрыто, а один из его организаторов – эта девица из Бертрана с ужасной славянской фамилией – арестован. Плохо, конечно, что преступница все еще не созналась и не выдала имен своих сообщников, да и драгоценности не найдены, но это дело десятое. Если вы пришли требовать повышения, то считайте, что получили мое согласие, на днях я подпишу соответствующий указ.
– Сеньор министр, вы правы, речь идет о похищении великокняжеских драгоценностей. Но у меня имеются весьма серьезные основания полагать, что истинные преступники все еще на свободе, а Софья Ноготкофф-Оболенская стала жертвой изощренной интриги.
