А вот лимузин до сих пор здесь. Шофер спокойно покуривал себе, стоя рядом с машиной, словно ему было абсолютно некуда спешить.
Интересно, что он здесь забыл?
Неожиданно присутствие лимузина насторожило меня. Показалось подозрительным, если не сказать зловещим.
В детстве я ездил в таких машинах, причем исключительно на похороны два-три раза в год. И для меня они стали символом смерти. И была некоторая ирония судьбы в том, что именно эти роскошные черные монстры возили меня на радио- и телестанции, в редакции газет, на официальные обеды и встречи с читателями — словом, на мероприятия, неизбежные во время стандартного писательского турне.
Терпеть их не могу за то, что они такие мрачные, громоздкие и чем-то напоминают гробы или коробочки для ювелирных украшений с бархатными подушечками.
Внезапно у меня внутри все похолодело. Нет, это просто глупо. Детективы не выслеживают тебя в лимузинах.
Пробило шесть. Шесть ударов — и снова тишина. За окном еще вовсю светит солнце.
Я решил, что подожду еще час, а потом попытаюсь разыскать Джорджа Галлахера. У него должны быть хоть какие-то наводки.
В холодильнике ничего стоящего. Пожалуй, надо сходить за стейками. Последний ужин вдвоем перед долгой дорогой. Нет. Уходить нельзя. Нельзя уходить из дому, не дождавшись ее.
Внезапно тишину разорвал телефонный звонок.
— Джереми!
— Белинда, я с ума схожу! Где ты, моя дорогая девочка?
— Со мной все в порядке, — ответила она дрожащим голосом. Ее было плохо слышно, и, если судить по шуму, похожему на звук прибоя, звонила она из телефонной будки где-то на берегу.
— Белинда, я приеду и заберу тебя.
— Нет, Джереми. Не надо.
— Белинда…
— Джереми, я знаю, ты рылся у меня в шкафу, — запинаясь, произнесла Белинда. — И смотрел мои видеокассеты. Ты даже не потрудился их перемотать…
— Да, солнышко, это правда, и я не собираюсь ничего отрицать…
— Ты разбросал по полу мои вещи. И…
— Знаю, дорогая. Я виноват. Очень виноват. Я еще кое-что сделал, чтобы выяснить, кто ты такая. Задавал вопросы, провел расследование. И ничего не хочу отрицать. Но я люблю тебя. Я люблю тебя, и ты должна понять…
— Джереми, я никогда не врала тебе о себе…
— Знаю, любимая. Это я плел паутину из лжи. Но выслушай меня, пожалуйста! Теперь у нас все будет хорошо. Мы можем прямо сегодня вечером уехать в Новый Орлеан. Как ты и хотела, мое солнышко. И мы будем далеко-далеко от тех, кто тебя ищет. А тебя действительно ищут, Белинда, ищут!
В ответ раздались лишь сдавленные рыдания.
— Белинда, послушай! Мои вещи уже собраны, картины погружены в мини-вэн. Только скажи «да» — и я положу в багажник твои чемоданы. А потом приду и заберу тебя. И мы тут же отправимся в путь.
— Джереми, ты должен хорошенько подумать. — Теперь Белинда плакала, уже не скрываясь. — Ты должен быть уверен, потому что…
— Я уверен, моя дорогая девочка. Я люблю тебя. Белинда, для меня существуешь только ты! А все остальное не имеет значения…
— Джереми, я не собираюсь больше о них говорить. Не хочу ничего объяснять, вытаскивать на свет божий или отвечать на вопросы. Не желаю. Категорически не желаю.
— И не надо. Я от тебя этого и не жду. Клянусь. Но пойми, солнышко, даже с учетом того, что я сделал, между нами больше не должно быть никаких тайн.
— Джереми, и все-таки ты должен принять решение. Ты должен о них забыть. Ты должен поверить в меня.
— Я все это уже сделал, моя дорогая девочка. Я верю в нас, как ты того хотела. И мы поедем туда, где никакой Морески и никакой дядя Дэрил не смогут нас выследить. Если Новый Орлеан окажется недостаточно далеко, мы уедем из страны, уедем на Карибы. Уедем далеко-далеко.
В ответ она только еще более горько заплакала.
— Где ты, солнышко? Скажи мне.
— Джереми, подумай хорошенько. Ты должен быть уверен!
— И все же, где ты находишься? Я прямо сейчас за тобой приеду.
— Я скажу. Но раньше утра не приезжай. Ты должен мне обещать. Я хочу, чтобы ты был совершенно, абсолютно уверен!
— Ты в Кармеле!
Теперь я точно узнал шум океана. Она звонила из телефонной будки всего в квартале от моего дома.
— Джереми, обещай, что подождешь до утра. У тебя будет время хорошенько подумать.
— Но, солнышко…
— Нет, только не сегодня. Ты должен мне обещать. — Тут она снова заплакала, а потом громко высморкалась. — И если утром твои чувства не изменятся, тогда приезжай, и мы отправимся в Новый Орлеан, и все будет хорошо. Просто хорошо.
— Да, солнышко! С первыми лучами солнца я буду у твоих дверей. И еще до полудня мы уже будем на шоссе, ведущем в Новый Орлеан.
— Я люблю тебя, Джереми. Действительно люблю, — всхлипнула Белинда.
— Я тоже тебя люблю.
— Ты сдержишь свое обещание и…
— С первыми лучами солнца.
Связь прервалась. Только короткие гудки в трубке…
Возможно, прямо сейчас Белинда вышла из телефонной будки на Оушен-авеню. Так как у моей маленькой беглянки не было дома и не было телефона.
Господи, у меня просто сердце разрывалось. Но я знал, что все будет хорошо.
Тяжело опустившись на кухонный стул, я долго сидел, не в состоянии подняться, придавленный внезапно навалившейся усталостью: так велико было чувство облегчения. Да, у нас все будет хорошо.
Ладно, теперь можно и передохнуть. Решающее сражение было позади, а чертова война — выиграна.
Теперь необходимо взять себя в руки, перестать трястись от спазмов облегчения, встать со стула и сходить купить что-нибудь на обед. Так я хотя бы убью время. Сегодня я лягу пораньше, поставлю будильник на четыре утра и уже в шесть буду там.
Хорошо. Все хорошо, приятель. Все действительно хорошо.
Наконец я заставил себя встать со стула, надел твидовый пиджак и причесался.
Воздух снаружи оказался весьма бодрящим. Меня тут же стегануло порывом холодного ветра.
Уличные фонари еще только-только успели включить, а небо потихоньку расставалось с яркими цветами, приобретая серебристую окраску. Близлежащие холмы замерцали веселыми огоньками.
«Смотри и запоминай, — сказал я себе. — Потому что ты очень долго всего этого не увидишь». Какое счастье! Господи, какое счастье!
Лимузин так и стоял как приклеенный. Очень странно. Перед тем как направиться в сторону Нои-стрит, я бросил на автомобиль внимательный взгляд. Водитель снова сидел на своем месте.
А вдруг за ней все же следят?
