Я стоял и как зачарованный смотрел на полки ее шкафа, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
На нижней полке лежала стопка старых журналов. С обложки лежащего сверху «Кайер дю синема» мне улыбалась Бонни. На обложке «Пари матч» тоже была Бонни. И конечно же, неизменная Бонни на обложках «Штерна» и «Киноревью». И в каждом журнале даже если не было фотографии Бонни, то обязательно встречалось упоминание о ней.
Да, буквально каждый журнал был связан с именем Бонни.
А затем я открыл относительно свежий журнал: «Ньюсуик», примерно годовой давности, — и сразу увидел большой цветной снимок темноглазой секс-богини. Одной рукой она обнимала худого черноволосого мужчину, а другой — белокурую женщину-ребенка, которую я любил. Надпись под фото гласила:
«Бонни со своим мужем, продюсером Марти Морески, и дочерью Белиндой у бассейна в Беверли-Хиллз, в преддверии съемок „Полета с шампанским“».
20
Шесть утра. Серое небо. Пронизывающий ветер.
Я шел от станции метро по Пауэлл-стрит в сторону Юнион-сквер, сам толком не зная, куда иду и что собираюсь делать. Просто искал тихое место, чтобы отдохнуть и подумать.
Я оставил Белинду на кровати под балдахином. Она спала на боку под ворохом старомодных лоскутных одеял, волосы разметались по подушке. Она хорошенько умылась, смыв боевую раскраску для рок-концерта, и уже больше не напоминала уличную девчонку.
Я оставил возле кровати записку: «Уехал в город по делу. Вернусь поздно».
Дело. Какое дело? Слова выбраны специально, чтобы обидеть и озадачить. Все приличные заведения были закрыты. Работали только бары и сомнительные ночные рестораны. Так что я собирался делать? Что я хотел сделать?
Но одно я знал наверняка. После вчерашнего вечера я не смогу жить как прежде, пока не приду к определенному решению.
Ссора с дикими воплями после ее возвращения с рок-концерта.
К ее приходу я уже успел как следует набраться, она же, наоборот, была абсолютно трезвой и выглядела усталой, несмотря на слой штукатурки.
— Что случилось?
— Просто иногда мне становится невмоготу. Вот и все.
— Невмоготу от чего?
— От пребывания в неведении. Я хочу знать, откуда ты такая взялась, что с тобой стряслось, почему ты сбежала. — Я мерил шагами кухню, чувствуя, что вот-вот взорвусь.
«Черт бы тебя побрал, гребаная кинозвезда!»
— Ты же обещал никогда об этом не спрашивать! — Во рту у нее жвачка, глаза блестят, как дешевая бижутерия.
«Кончай строить из себя Лолиту!»
— А я и не спрашиваю. Я пытаюсь объяснить, почему мне иногда становится невмоготу. И почему иногда кажется, что мы обречены. Ты понимаешь, о чем я? — спросил я, швырнув стакан в раковину.
— Кто обречен и почему ты себя так ведешь? — уставившись на разбитый стакан, поинтересовалась Белинда.
— Ты. Я. Потому что все это неправильно. Совсем неправильно.
— Почему неправильно? Разве я мучаю тебя расспросами о твоих женах, о бывших подружках, о твоих любовниках? Стоило мне один раз сходить на концерт, как ты тут же слетаешь с катушек и твердишь, что мы обречены.
— Концерт здесь ни при чем. Я схожу с ума, так как ты перевернула всю мою жизнь, а я до сих пор не знаю, откуда ты взялась, как долго здесь пробудешь, куда потом пойдешь…
— Я никуда не собираюсь идти! С какой стати я должна уходить?! — воскликнула она с обидой в голосе и уже тише добавила: — Хочешь, чтобы я ушла? Я сегодня же ухожу.
— Я вовсе не хочу, чтобы ты уходила. Я живу в постоянном страхе, что ты можешь взять и уйти. Будь оно все проклято! Я сделаю что угодно, лишь бы ты осталась, но я просто хочу сказать, что иногда…
— Никто никогда не говорит просто так! Я здесь. Хочешь — соглашайся, а хочешь — нет, но таковы правила игры. Ради бога, Джереми, сколько можно возвращаться к одному и тому же! Джереми, это ведь мы. И это все принадлежит нам!
— Так, как тебе принадлежит твое тело?
— Да, ради всего святого! — Калифорнийский акцент вдруг куда-то исчез. Хорошо поставленный нейтральный голос. Вот она, настоящая Белинда, Мисс Зарубежная Киноактриса.
Но похоже, я действительно довел ее до слез. Белинда опустила голову и опрометью бросилась наверх.
Я поймал ее уже в дверях спальни и нежно прижал к себе.
— Я люблю тебя. Остальное меня не волнует. Клянусь тебе!
— Ты только говоришь. Но на самом деле так не думаешь, — попыталась вырваться Белинда. — Поднимись наверх и посмотри на свои проклятые картины. Вот причина твоих мучений. Это из-за них ты казнишь себя. Хотя на самом деле они в тысячу раз лучше чертовых иллюстраций, которые ты клепал раньше.
— К черту картины! Я все знаю не хуже тебя.
— Сейчас же отпусти меня! — замахнулась на меня Белинда, но не ударила, а бессильно уронила руку. — Послушай, ну что еще ты от меня хочешь?! Мне что, сочинить какую-нибудь историю, чтобы успокоить тебя? Как ты не можешь понять, что я не принадлежу им! Джереми, я не какая-то там их вонючая собственность!
— Знаю. — «А еще знаю, кто они такие, и как ты можешь все хранить в секрете, черт побери! Белинда, как ты можешь такое терпеть!»
— Нет, не знаешь! Если бы знал, то поверил бы мне, когда я говорила, с кем хочу быть! И ты побеспокоился бы о своих треклятых картинах и подумал бы своей головой, почему они лучше, чем тот отстой, что ты делал раньше!
— Не смей так говорить…
— Ты всегда хотел рисовать то, что скрыто у твоих маленьких девочек под юбкой…
— Неправда! Я хотел рисовать тебя.
— Ну ладно. Ты же не будешь отрицать, что те картины там, наверху, гениальны? Ну скажи мне, скажи! Ты ведь художник, а я всего лишь ребенок. Они ведь действительно гениальны? Впервые за всю свою паршивую жизнь ты сделал что-то стоящее. А не просто иллюстрации к книжкам.
— Я могу это контролировать. Я могу контролировать свою жизнь. Но я действительно не в силах контролировать одно: я не знаю, способна ли ты контролировать то, что происходит с тобой. Я, конечно, не имею права…
— Не имеешь права! — Белинда подошла ко мне вплотную. Она была в такой ярости, что мне показалось, будто еще немного — и она меня ударит. Ее лицо стало пунцовым. — Кто сказал, что ты не имеешь права?! Я дала тебе такое право, черт возьми! За кого ты меня принимаешь?!
Мне больно было видеть ее искаженное злобой лицо, но я взял себя в руки.
— За ребенка. По закону ты еще ребенок. И здесь никуда не деться, — ответил я.
Белинда издала какой-то низкий, утробный звук.
— Убирайся отсюда, — покачав головой, прошипела она. — Убирайся от меня, убирайся, убирайся!
