Я вошел в дом и набрал номер Клер Кларк. Оказывается, самое время открывать шампанское. С «Рейнбоу продакшн» заключена сделка на два полнометражных анимационных фильма по восьми книгам об Анжелике. Они согласились на все наши условия. В фильмах полностью сохранится сюжетная линия книг, при этом авторские права на образы всех персонажей остаются у нас. Контракты будут готовы через неделю.
— Кстати, как продвигается работа? — поинтересовалась Клер.
— Ты о чем?
— О новой книге.
— Ой, даже и не знаю. Давай радоваться малому и не будем торопить события.
— Что-то не так?
— Все так. Просто замечательно. Лучше не бывает, — сказал я и повесил трубку.
Я вернулся в мастерскую, к уже написанным шести картинам из серии «Белинда на латунной кровати».
На всех картинах зритель видит Белинду сквозь прутья кровати. На первой она изображена спящей, в ночной рубашке. На второй — стоит на кровати, задрав ночную рубашку. На третьей — стоит, спустив ночную рубашку, с обнаженной грудью. На четвертой — она полностью обнажена. На пятой — стоит вполоборота, подняв руки. На шестой — спит, положив голову на подушку.
Моя правая рука будто помимо моей воли водила кистью. Я мог бы сказать: «Сделай это!» — и моя рука сделала бы. И не надо ни о чем думать!
Четыре утра. Белинда снова ушла на кухню, и до меня доносился ее приглушенный голос.
Я снова подошел к перилам лестничной площадки, как тогда, когда подслушал ее телефонный разговор. Мысленно я постоянно возвращался к разговору с Дэном.
Я слышал, как она тихо смеется. Легко и радостно, совсем как в прошлый раз.
Я осторожно спустился вниз и замер на нижней ступеньке, глядя на Белинду через открытую кухонную дверь. Она что-то торопливо пробормотала в телефонную трубку и быстро положила ее на место.
— Я что, опять тебя разбудила? — спросила Белинда.
— Не говори ему, где ты!
— Кому? — удивилась Белинда. Лицо ее омрачилось, уголки губ опустились, даже выражение глаз изменилось.
— Парень, с которым ты разговаривала. Твой старый-престарый друг. Тот, что из Нью-Йорка. Это ведь он?
— Ах да. Совсем забыла, что сказала тебе, — вздохнула Белинда, обратив на меня ничего не выражающий тусклый взгляд. Если это игра, то Белинда по праву заслуживает премии имени Сары Бернар.
— Тебя могут разыскивать. Частный детектив. И он может расспрашивать о тебе. И кто-нибудь обязательно расскажет.
— Ты еще не проснулся. И ворчишь, как медведь. Поднимайся-ка обратно к себе. — Она казалась очень усталой, словно у нее болела голова, и взгляд был совсем потухший.
— Надеюсь, ты не дала ему адрес?
— Вечно ты переживаешь из-за ерунды. Он мой старый приятель и никогда и никому не передаст моих слов.
— И все же держись подальше от уличной шпаны! Я прошу тебя больше не встречаться с ними и не звонить им. Договорились?
Белинда, которая смотрела куда-то мимо меня, стала потихоньку подпихивать меня назад к лестнице.
— Я не хочу тебя потерять, — прошептал я и, взяв в ладони ее лицо, нежно поцеловал.
Белинда закрыла глаза и подставила мне для поцелуя полураскрытые губы. Она будто обмякла у меня на руках.
— Ничего не бойся, — нахмурившись, тихо-тихо сказала она. — Никогда не чувствуй себя виноватым и ничего не бойся.
16
Пятнадцатого августа я стоял перед разложенными холстами. Взяв простую белую краску, я начал обрабатывать первые два для серии книг об Анжелике.
До чего странно видеть, как под толстым слоем белой краски исчезает изображение, исчезает моя Анжелика. Пришлось остановиться, чтобы посмотреть на все со стороны.
Анжелика под белой вуалью. Прощай, моя дорогая.
Затем я провел инвентаризацию сделанных работ.
Первая, вторая, третья — «Белинда на карусельной лошадке»: Белинда в ночной рубашке; обнаженная Белинда; обнаженная Белинда, причесанная и накрашенная, как панк.
Четвертая — «Белинда с кукольным домом».
Пятая — «Белинда — обнаженная наездница».
Шестая — «Святое причастие».
Седьмая — «Белинда на латунной кровати».
Восьмая — «Белинда с куклами».
Девятая — «Художник и натурщица»: небольшой холст, не слишком удачный и еще не завершенный. Художник не может изображать себя в обнаженном виде. Это его абсолютно не возбуждает. Любовная сцена фальшивая, помимо всего прочего и потому, что художник не может это делать под щелканье фотоаппарата. Белинда может.
(«Не понимаю твоей зацикленности на сексе, сексе как таковом. Как бы мне хотелось избавить тебя от этого, как бы мне хотелось поцеловать тебя так, как прекрасный принц целует Спящую красавицу: чтобы ты открыла глаза и уже никогда не чувствовала боли».)
Десятая — «Танцующая Белинда». Еще один небольшой холст, на котором изображено, как она обнаженная, волосы заплетены в косички, на шее бусы, извивается на кухонном полу под звуки рок-музыки. Очень и очень хорошо.
Я всегда заканчивал работу над картиной, тщательно выписывая названия, с тем чтобы они стали неотъемлемой частью моего произведения. А теперь я проставлял номера. Все части должны составлять одно неделимое целое.
Но в данном случае не только скорость, с которой я творил, можно было расценивать как чудо. Нет, я и раньше был способен на такие рывки, особенно после того, как меня впервые опубликовали. Тогда я создал так много книг, словно поставил дело на поток.
Чудо состояло в том, что изменился стиль живописи. Картины стали как бы глубже, прозрачнее, резче. Они напрочь освободились от свойственной Джереми Уокеру штампованной манеры исполнения, которую принято было считать его фирменным стилем. В моей живописи больше не было паутины времени и мерзости упадка и запустения.
И все же никогда еще я не писал таких пугающих вещей, как сейчас. На моих картинах Белинда, находящаяся в окружении вполне материальных вещей, точно привидение, сияла неземным светом. Будто удушливую тьму разорвало яркое пламя. Белинда своей чистотой и открытостью словно бросала упрек в лицо зрителям. Обнаженная, с вуалью для Святого причастия на голове, она, казалось, говорила: «Вы свидетели таинства, чистого и прекрасного, а если вам не нравится — это ваши трудности». На самом деле все последние картины, можно сказать, кричали о том же.
Однако что дальше? Я смотрел на холст «Танцующая Белинда». Девочка-сорванец, почти женщина, если не обращать внимания на задорно торчащие косички…
Я уже было собрался позвонить Энди Блатки и сказать: «Послушай, приезжай ко мне, и я покажу тебе эти чертовы картины». Но передумал.
И вот час спустя я принял другое решение. Все бросить и уехать на денек-другой, может быть, принять участие в книжном празднике где-нибудь подальше отсюда или согласиться на встречу с читателями. Да, пожалуй, самое время.
