«Ты должен увидеть картины», — мысленно произнес я, а вслух сказал:
— Дэн, промедление смерти подобно. Выясни о ней все.
Да уж, определенно грязное белье, которое не стоит стирать на людях…
Но тогда почему я ощущал радостное возбуждение, приятное тепло, разлившееся по всему телу, почему чувствовал, что я наконец-то живой?! Совсем как в тот день, когда в Новом Орлеане я попал на борт самолета, летевшего в Калифорнию.
— Джер, посмотри на меня! В этом году ты должен получить премию имени этого старого чудака Льюиса Кэрролла. Ты в курсе? А они уберут все твои книги с библиотечных полок и сожгут. Книжные магазины Юга и Среднего Запада откажутся их закупать. И можешь навеки распрощаться со студией Уолта Диснея. Ты не слушаешь меня! Не слушаешь!
— Дэн, у меня прекрасное воображение. Ведь именно за него мне и платят. Я люблю эту маленькую девочку. И мне необходимо узнать, разыскивают ее или нет. Мне необходимо узнать, что они с ней сделали.
— Джереми, сейчас не шестидесятые. Дети цветов давно повзрослели. Феминистки и поборники нравственности сплачивают ряды, чтобы пойти крестовым походом на растлителей малолетних и распространителей порнографии. Сейчас не самое подходящее время для…
Тут я не выдержал и засмеялся. Я будто снова разговаривал со старым добрым Алексом Клементайном.
— Дэн, мы не в суде. Ты меня впечатлил. Мне зачитали мои права. Позвони, когда хоть что-нибудь нароешь. Для меня важна любая мелочь… — И с этими словами я закрыл портфель и направился к двери.
— Они отменят утреннее субботнее шоу!
— Дэн, клиент всегда прав.
— Дисней борется с «Рейнбоу» за права на Анжелику!
— Спасибо, что напомнил. Белинда интересуется кино. Очень интересуется. «Кайер дю синема» и прочие журналы. В общем, все для поклонников кино.
— Ей шестнадцать. Ей хочется стать звездой. Вспомни Лолиту. Избавься от этой маленькой сучки!
— Брось, Дэн! Не смей так о ней говорить. Я хочу сказать, она читает серьезные вещи о кино. Причем проявляет особый интерес к женщине-режиссеру по имени Сьюзен Джеремайя.
— Не слышал о такой.
— Восходящая звезда из Техаса. В апреле вышел ее телефильм для «Юнайтед театрикалз». Возможно, здесь есть какая-то связь.
— Хорошо, я все сделаю. И можешь мне поверить, что я берусь за это, чтобы показать тебе, во что ты можешь вляпаться.
— Только поосторожнее там, когда будешь звонить! Она постоянно дома.
— Ты что, за дурака меня принимаешь!
— Если решишь оставить сообщение на автоответчике, постарайся, чтобы все походило на наши книжные дела.
Выйдя от Дэна, я еще долго стоял в вестибюле, чтобы привести дыхание в норму. Я чувствовал себя гнусным предателем. Господи, сделай так, чтобы те, из ее прошлого, оказались моральными уродами! Сделай так, чтобы они оказались аморальными личностями! Сделай так, чтобы она принадлежала только мне!
Я зашел в телефонную будку на Маркет-стрит и нашел в справочнике адрес магазина товаров для конного спорта. Магазин находился на Дивисадеро.
После похода по бутикам я уже знал размеры Белинды, а любезная продавщица заверила меня, что я в любое время смогу вернуть непонравившуюся вещь. И поэтому я купил Белинде все. Красное короткое пальто для верховой езды, черную охотничью куртку и две красивые каскетки из черного бархата, которые завязывались под подбородком. Бриджи, перчатки, пару стеков. Несколько коротких рубашек и множество симпатичных мелочей. Я прекрасно понимал, что подобные вещи используются не для повседневной езды, а только для шоу. Но мне не терпелось увидеть их на ней, и я надеялся, что ей понравится.
Вернувшись домой, я сложил покупки на кровати, а сам поднялся наверх. На палитре еще со вчерашнего вечера осталась невысохшая краска, кисти тоже были влажными, а потому я, не мешкая, приступил к работе. Последний мазок золотом на подписи к последней картине: портрет девочки-панка.
Я даже не стал смотреть на свое произведение. Хорошие шерстяные брюки были заляпаны краской, но меня это нисколько не волновало.
И только взглянув на затененный треугольник между ее ног, я заставил себя остановиться и посмотреть на картину отстраненным взглядом. Она будто оживала прямо на глазах. Осознав, какой объем работы провернул — три внушительных холста, причем детали прописаны до мелочей, — я испытал благоговейный страх. Даже для меня подобная скорость была чем-то невероятным.
Часа в четыре я вышел в угловой магазин за пивом, молоком и домашними мелочами. Я взял ей пять пачек импортных сигарет разных производителей. «Жасмин», «Данхилл», «Ротманс». А она уж потом выберет, что ей больше по вкусу. А еще я накупил яблок, апельсинов, груш и прочих полезных продуктов, чтобы она могла быстро перекусить, а не напихиваться всякой дрянью. Даже сигареты я выбрал более подходящие для детей. Решив, что молока может быть мало, я взял еще несколько упаковок, а к ним — несколько коробок с сухими завтраками.
Когда я вернулся домой, моя машина уже стояла на подъездной дорожке.
Закрыв за собой входную дверь, я увидел на лестничной площадке Белинду.
Холл освещался только тусклым лучом света, проникающим сквозь матовое стекло. А потому я не сразу ее разглядел.
На ней были черная бархатная каскетка и высокие кожаные сапоги. Но больше на ней не было ничего. Она стояла в позе, как на старинных портретах: одна рука на бедре, в другой — черный кожаный стек, которым она небрежно постукивает о голенище сапога.
Выпустив покупки из рук, я встал на колени у нижней ступеньки.
Белинда изо всех сил старалась сохранить принятую позу, но потом, явно не сдержавшись, радостно захихикала. Я, в свою очередь, чуть было живот не надорвал от хохота.
Я стремительно поднялся по лестнице и принялся осыпать Белинду поцелуями, все крепче прижимая ее к себе.
— Нет, только не здесь! — оттолкнула меня Белинда. — Пойдем в постель! Там так хорошо.
И тогда я взял ее на руки и понес в спальню. Когда я наконец положил ее на кровать, она все еще продолжала смеяться. Я поцеловал ее, пощекотал подбородок кожаным ремешком каскетки, прикоснулся к ее ногам. Голенища сапог были такими жесткими, а ее бедра — мягкими, как шелк.
— Скажи, что любишь меня, маленькая колдунья. Ну давай же, скажи!
— Да, — поцеловав меня в спину, прошептала она. — Все будет замечательно. Правда?
«Вот она — моя новая картина», — успел подумать я и тотчас же утратил всякую способность мыслить рационально.
9
В мастерской она тоже вела себя очень хорошо.
Три вечера, что я писал портрет наездницы, Белинда читала в уголке «Вог» на французском или «Пари матч», дремала, смотрела, как я работаю. Она обычно надевала джинсы в обтяжку и футболки из хлопка, а волосы заплетала в косички, чтобы не лезли в глаза. Ее ужасно рассмешили купленные мною в дешевом магазине пластмассовые заколки, но она все же скрепила ими кончики косичек.
