Через распахнутые двери я видел голые белые стены и покрытые глазурью гигантские скульптуры, установленные на искусно подсвеченных прямоугольных подставках. Энди, похоже, не слишком нравилось, что посетители вместо того, чтобы открыто выражать свое восхищение, нередко поворачивались спиной к скульптурам и прятали глаза. У меня возникло непреодолимое желание развернуться и уйти, но я не поддался искушению.
Миновав первую комнату, мы вышли во двор и сразу увидели огромную скульптуру, переливающуюся на солнце. Мощные руки статуи почти нежно сплелись. «Современное искусство», — промелькнула в голове горькая мысль. А мне нравится, потому что автор скульптуры — Энди. И она прекрасна, действительно прекрасна. Мощное, мускулистое нечто. Но что она означает?
— Как бы мне хотелось понимать современное искусство, — пробормотал я, сжав руку Белинды. — Приобщиться к нему. Жаль, что я всего-навсего примитивная личность. Первобытный человек, умеющий рисовать. Тараканы, крысы, куклы, дети…
— Джереми, я не хотела тебя обидеть, — неожиданно нежно произнесла Белинда.
— Конечно, солнышко. Я знаю. Я вспомнил о двух тысячах человек, которые действительно так считают. Я думаю о том, что в такие моменты, как этот, чувствую себя посторонним.
Мне захотелось дотронуться до скульптуры Энди, погладить ее рукой, но я не знал, можно ли. И тут я заметил самого Энди. Он был в похожей на пещеру комнате на другом конце двора. В нем с первого взгляда можно было узнать художника. Только Энди мог позволить себе надеть кроссовки и свободный кардиган. Он поглаживал свою короткую черную бородку типа тех, что носят раввины. Глаза он прятал за круглыми очочками в металлической оправе. Вид у него был самый несчастный.
Я направился к Эдди, не заметив, что Белинда пошла в другую сторону и к тому времени, когда я наконец подошел к Энди, чтобы пожать ему руку, успела раствориться в толпе.
— Энди, все просто великолепно, — сказал я. — Сногсшибательная публика. Шикарный антураж.
Энди знал, что я никогда не понимал его творчества. Но он был рад видеть меня, а потому с ходу принялся жаловаться на чертову галерею, где не позволяют бросать окурки в чертовы пластиковые стаканчики. Они моют и повторно используют чертовы стаканчики. Разве можно злиться из-за каких-то дурацких стаканчиков! Он уже почти решил заткнуть их, дав им двадцать баксов, но у него не нашлось двадцати баксов.
Тогда я сказал, что у меня есть и с удовольствием заплачу за него, но Энди вдруг побоялся разозлить их еще больше.
— Знаю, что надо смотреть на все проще, — вздохнул Энди, — но это моя первая персональная выставка.
— Материал такой, что лучше и быть не может, — сказал я. — И я с удовольствием купил бы ту большую мамочку, что выставлена в саду. Если, конечно, ты не расценишь все как желание спрятать ее на заднем дворе, подальше от посторонних глаз.
— Джереми, ты что, разыгрываешь меня?
Я в жизни не покупал его работ, поскольку они не вязались с викторианским пряничным стилем, камчатными тканями, куклами и прочим хламом в моем доме. (Декорации для пьесы из старинной жизни!) Но меня вдруг от них затошнило. Мне всегда хотелось приобрести одну из работ Энди. И почему бы хоть раз не вложить деньги в то, что действительно хочется?!
— Да, — кивнул я. — Мне нравится именно эта. Я могу установить на заднем дворе. Мне приятно будет смотреть, как ее ласкают первые лучи солнца. Она прекрасна. И этого достаточно.
Энди улыбнулся мне, пытаясь понять, а вдруг я просто треплюсь. Он сказал, что если я все же куплю скульптуру и позволю ему ее выставлять, упомянув, что работа любезно предоставлена Джереми Уокером, то тогда я могу водрузить ее хоть в ванной. Потрясающе!
— Тогда продано. Мне им сказать или ты сам скажешь?
— Сам скажи. Но может, тебе стоит пару дней хорошенько подумать, чтобы принять решение на свежую голову? — спросил Энди, улыбаясь и еще интенсивнее поглаживая бородку.
— Энди, я сейчас работаю над новой вещью. Нечто невероятное и совершенно не похожее на меня.
— Ах да. Я видел «В поисках Беттины». Джереми, ты снова сделал это, и я получил большое удовольствие…
— Энди, забудь о всякой ерунде! Я сейчас толкую о другом. Может, как-нибудь на днях зайдешь посмотреть… — И тут я запнулся.
Как-нибудь на днях!
Я еще немного прогулялся по двору. Да, скульптура будет смотреться там великолепно. В толпе гостей промелькнула Белинда. Она опять прятала глаза за розовыми стеклами солнечных очков, а в руке держала стакан запрещенного белого вина. Моя Белинда. Еще я заметил несколько друзей: Шайлу, парочку знакомых писателей и своего адвоката Дэна Франклина, который увлеченно беседовал с хорошенькой женщиной на два дюйма выше его.
Все смотрели на Белинду. Детский ротик, белое вино, очки с розовыми стеклами.
— Эй! — Энди ждал продолжения моего рассказа. — Джереми, что за новая вещь?
— Не сейчас, Энди. Не сейчас. Где здесь старший? Я хочу купить скульптуру немедленно.
7
А потом мы совершили набег на бутики, расположенные на Юнион-стрит. Белинда не хотела, чтобы я тратил деньги, и изо всех сил сопротивлялась. Но для меня было огромным удовольствием переходить из одного модного магазина в другой и покупать Белинде все то, что я хотел бы на ней видеть. Коротенькие плиссированные юбочки, блейзеры, блузки из тончайшего хлопка. «Католическая школа навеки!» — поддразнивала она меня. Но скоро и сама начала получать удовольствие от оргии покупок и уже не протестовала по поводу ценников.
Затем мы отправились в центр города и скупили весь «Ниман-Маркус» и «Сакс». Платья с оборками, жемчуг, затейливо украшенные вещи, моду на которые ввели современные рок-звезды женского пола. У Белинды был верный глаз, привычка к хорошим вещам, и она не обращала никакого внимания на кудахтавших над ней услужливых продавщиц.
Слаксы, бикини, блузки, шелковые куртки — межсезонные вещи, которые в Сан-Франциско можно носить круглый год, — были упакованы в коробки с бантиками и фирменные пакеты.
Я даже купил ей духи — «Джорджио», «Каландр», «Шанель» — со сладкими, невинными запахами, которые я любил. А еще серебряные заколки для волос, всякие мелочи, о которых Белинда не побеспокоилась, типа перчаток, кашемировых шарфов и шерстяных беретов, ставших последним штрихом, если можно так выразиться, и придававших ей сходство с нарядными маленькими англичанками на картинках в книжках.
Я даже нашел очаровательное пальто с бархатным воротником а-ля принцесса. Такое можно носить и в семь лет, и в семнадцать. Я заставил ее купить для полного комплекта норковую муфту, хотя Белинда изо всех сил сопротивлялась и обозвала меня чокнутым, поскольку последний раз она носила муфту в пять лет, да и то в разгар зимы в Стокгольме.
Потом мы отправились обедать в «Гарден-корт» в «Палас-отеле». Не слишком хорошее обслуживание, посредственная еда, но прелестные интерьеры. Мне хотелось видеть Белинду в обстановке старомодной элегантности: на фоне зеркальных французских окон и позолоченных колонн. Кроме того, в «Гарден-корте» у меня всегда поднимается настроение. Может, потому что напоминает мне Новый Орлеан.
