Позже вечером, когда Джейн приняла ванну и выплакала все глаза, она разыскала Мэтью и пригласила его прогуляться. Возлюбленный с готовностью последовал за ней — тихий, задумчивый… Повинуясь внезапному порыву, он схватил Джейн за руку и легонько провел большим пальцем по ее суставам. Остановив Джейн, Мэтью поцеловал ее ладошку и провел ею по своей щеке:
— Останься.
Джейн закрыла глаза, стараясь не проникаться безысходностью голоса любимого.
— Я могу предложить тебе все, что ты только захочешь, Джейн.
Бедняжка отвела взгляд, кусая губу. Нет, Уоллингфорд не мог дать ей это. Потребовались долгие часы тягостных размышлений, прежде чем Джейн признала это. Часы самокопания, слез и страданий…
— Джейн, взгляни на меня.
Они стояли на мосту, освещаемые последними лучами заходящего солнца. Мэтью с нежностью взял Джейн за подбородок, и она посмотрела на возлюбленного сквозь пелену, застилавшую глаза. На мгновение, затаив дыхание, он с усилием, хрипло произнес:
— Твои слезы разрывают мне душу, Джейн.
— Я не хочу этого.
— Теперь твое счастье стало жизненно важным условием моего существования. А ты сама — жизненно важной для меня.
— Мэтью, все, что происходит между нами… Это просто не может быть! Обманывать и прятаться… что бы любить втайне, словно это что–то дурное, пресное, постыдное…
Мэтью бросился к Джейн и прижал ее к себе — крепко–крепко, так, что той пришлось откинуть голову назад, чтобы взглянуть в печальные темно–синие глаза.
— Неужели так скверно хотеть меня, Джейн? Желать наслаждения, которые я могу подарить твоему телу и душе? Разве любить меня — столь грешно?
«Неужто я сам так безнадежно грешен?» — немой вопрос горел в глазах Уоллингфорда. Джейн взяла руку Мэтью, поднесла ее к губам и, перецеловав суставы, на которых красовались ссадины от удара по колонне, прижала ладонь к своей теплой щеке. Слеза упала из глаза несчастной медсестры, и она не стала ловить эту капельку горечи, позволив ей упасть на руку Мэтью и просочиться между его пальцами.
— Джейн, теперь я живу для тебя, — прошептал Уоллингфорд, и его голос дрогнул. — Почему же ты не можешь понять это? Почему не можешь в это поверить?
Джейн верила, чувствовала это каждой клеточкой своего существа! И, видит бог, она тоже жила для Мэтью. Ее сердце билось ради любимого — отныне и навеки.
— Джейн, верь мне, когда я говорю, что могу дать тебе все, что ты попросишь, — и даже то, о чем не будешь просить. Я дам тебе луну и звезды, если ты только пожелаешь! Я могу заниматься с тобой любовью каждую ночь, каждое утро! Я даже позволю тебе прикасаться к себе. Я буду лелеять эти прикосновения, с благодарностью принимать их — страстно их желать…
— Но ты не можешь дать мне одну–единственную вещь, к которой я стремлюсь всю свою жизнь.
Мэтью судорожно вздохнул, его рука задрожала в ладони любимой.
— Джейн…
— Ты не сможешь дать мне респектабельность, Мэтью. Уоллингфорд шумно выдохнул, вымученный звук исторгся из самых глубин его израненной груди.
— Какую ценность имеет кусок бумаги, когда это всего лишь подпись? И что эта жалкая бумажка означает, если в ней нет сердца? Она не значит ровным счетом ничего, Джейн! Это просто документ. Я ведь говорил тебе о своей любви, своих чувствах! Я отдал тебе нечто гораздо большее, чем мое имя, — я отдал тебе свое доверие. Свое тело. Свое сердце.
Мэтью поднял подбородок Джейн и провел большим пальцем по влажным дорожкам ее слез.
— То, чем я поделился с тобой — своей любовью, своим телом, тайной, которую я хранил на протяжении семнадцати лет, — священно, все это гораздо сильнее любой свадебной клятвы. Джейн, ты — моя наперсница, моя помощница, моя подруга. Моя возлюбленная. Ты — все, что подразумевает для меня слово «жена». В моем сердце мы уже сочетались браком. В моей душе ты — моя. Неужели титул так много значит для тебя, Джейн?
Страх горел в глазах Уоллингфорда, и она поспешила развеять все сомнения:
— Нет, Мэтью, твой титул ничего для меня не значит. Мне не нужно становиться графиней. Я не стремлюсь быть герцогиней. Я лишь хочу быть твоей женой — носить твое имя, Мэтью. Не в высоком, философском значении, а в том беспощадном понятии, какое вкладывает общество, диктующее свои правила. Я не хочу прятаться в домике у озера и ждать, когда ты сможешь ко мне приехать. Не хочу зваться шлюхой или любовницей. Не хочу, чтобы на моих детей клеили позорный ярлык незаконнорожденных.
Мэтью с силой сжал руку любимой, пытаясь удержать ее в своих объятиях. А она буквально вцепилась ему в спину, словно не в силах устоять под напором своих неистовых, безумных чувств.
— Джейн, ты разбиваешь мне сердце!
— Я тоже разбита, сломлена, Мэтью. Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! Но если мы хотим остаться верными сами себе, нужно сделать то, что будет лучше, правильнее для нас. Ты должен жениться на Констанс, чтобы спасти Сару. В противном случае ты будешь ненавидеть себя… или, того хуже, меня, за то, что я заставила тебя делать этот мучительный выбор. Я же должна оставить тебя, потому что ты не можешь предложить мне то, в чем я так нуждаюсь. Страсть, любовь, желание — все это так сильно между нами теперь, но останутся ли наши чувства такими же через год? Через два? Не будем ли мы позже презирать самих себя за свои нынешние слабости?
— Не говори так, Джейн…
— Я никогда не смогла бы заставить тебя выбирать между Сарой и мной, Мэтью. Подобные вещи просто несвойственны моей натуре. Ты — достойный, благородный человек, и я никогда не попросила бы тебя сделать то, что идет вразрез с твоими представлениями о правильном и неправильном. В этой ситуации правильно будет сделать то, на чем настаивает отец, — дать Констанс свое имя. И, несмотря на то, что это имя хотела бы носить я, могу сказать: моя любовь к тебе стала только глубже сегодня, когда я до конца узнала, какой ты человек.
Мэтью крепко сжал возлюбленную за плечи. Его глаза пылали от невыплаканных слез.
— Останься, Джейн! Я не просил ни о чем с тех пор, как десятилетним мальчиком гнался за каретой своей матери… но я прошу теперь… нет, я просто умоляю тебя… Не покидай меня!
Он еще сильнее привлек Джейн к своей груди, уткнувшись лицом в ее волосы. Джейн чувствовала теплоту слез Мэтью, струйками сбегавших по ее шее, и все ближе прижималась к нему, не желая выпускать из своих объятий.
— Не покидай меня, Джейн… только не это, пожалуйста…
Все тело Мэтью пронзила дрожь отчаяния.
— Я никогда полностью не покину тебя, Мэтью. Мне кажется, ты и сам знаешь это. Частичка меня всегда будет принадлежать тебе, точно так же, как ты всегда останешься со мной. То, что произошло между нами, нельзя у нас отнять. Я сохраню память о тебе — о нас — на всю оставшуюся жизнь.
Он продолжал отчаянно цепляться за любимую, шепча снова и снова:
