На лице Джейн отразилось глубокое отчаяние, но она быстро взяла себя в руки и, преодолевая боль, насмешливо фыркнула:
— Держу пари, в вашем воображении у меня не было ни очков, ни веснушек. И наверняка я даже не была рыжей. Скорее всего, вы представляли себе блондинку с буйной копной волос и безупречным цветом лица.
— Я мечтал о вас, представляя с разными волосами, в разных стилях.
— Но никак не в очках?
— Нет! — буркнул Мэтью, разозленный постоянными напоминаниями об этом. — Не в очках. Боже, Джейн, неужели я достоин наказания за свое воображение? Теми ночами, в больнице, я просто не мог вас видеть. Стоит ли бранить меня за то, что я представлял лицо женщины, которую целовал и ласкал столь беззастенчиво? И неужели мне непозволительно чувствовать разочарование из–за того, что та горячая, страстная женщина, которую я держал в своих объятиях, на деле оказалась лишь холодной и сухой старой девой? Именно в этом и заключалось мое разочарование! Я чувствовал досаду вовсе не потому, что у вас рыжие волосы или вы так строго одеты. Не потому, что вы носите очки и строгие старомодные платья.
Джейн что–то забормотала себе под нос, отчаянно подыскивая слова, но Мэтью снова сжал ее руку, заставив молчать.
— Я был разочарован вами — точно так же, как вы были разочарованы мной, когда обнаружили, что я оказался тем самым печально известным Уоллингфордом. Разве есть какая–то разница в наших чувствах?
— Да, — резко отозвалась Джейн, — они совсем разные! Я, по крайней мере, все еще считала вас привлекательным, обладающим темной, греховной красотой, даже несмотря на то, что ненавидела вас как Уоллингфорда!
Вспыхнув, Джейн вырвала свою руку из его ладони. Мэтью откинулся назад, безмерно удивленный этой вспышкой откровенности. Помимо изумления, он ощущал сейчас странное удовольствие.
— Выходит, ваша гордость была уязвлена именно поэтому, что я так скромно оценил вас.
— Я не стремлюсь к тому, чтобы казаться красивой всем и каждому, — бросила Джейн, и Мэтью понял, что она лжет. Возможно, сейчас мисс Рэнкин даже не понимала, что лжет самой себе. Невольно скромница выдавала себя, давая понять, что же стало причиной ее гнева, — становилось очевидным то, в чем она не призналась бы даже под страхом смертной казни. — Я — такая, какая есть, милорд. И я бы предпочла, чтобы окружающие восхищались моими умственными способностями и умением со знанием дела общаться на разные темы, чем красотой, которая была бы моим единственным достоинством. Меня совершенно не трогает, что вы считаете меня маленькой серой мышью. Мне все равно, что вы думаете обо мне как о бесцветной старой деве, — возможно, я таковой и являюсь. Но факт остается фактом: я не изменю — не смогу изменить себя.
— Джейн…
— Разве вы уже не унизили меня сверх меры своим суровым допросом? Ну, чего еще вы хотите от меня? Я уже признала, что хотела вас — только потому, что меня тянуло к вам, другой причины нет! Ведь именно этого ответа вы так долго добивались, не так ли, милорд?
— И как мы дошли до этого, Джейн? Ведь этим утром между нами не было раздора. Как же так вышло, что сначала, как только мы вошли в этот дом, между нами установилась особая близость, а сейчас нас с вами разделяет вражда?
Мисс Рэнкин пропустила риторический вопрос мимо ушей. Вместо этого она напустила безразличный вид, как делала всегда, когда разговор начинал действовать ей на нервы или переходил в слишком интимное русло.
— Возможно, нам стоит вернуться к ужину и найти другую тему для беседы — если, конечно, вы тоже хотите погасить страсти, кипящие за этим столом. Мы с вами способны мирно общаться, когда речь касается чего угодно, только не нас самих.
Коротко кивнув, Уоллингфорд пододвинул к себе тарелку и вернулся к трапезе, но даже восхитительная еда не могла забить неприятный привкус во рту. Графу не хотелось прерывать это обсуждение — чего доброго, Джейн и вправду решит, что он считает ее заурядной и неприметной.
Бросив салфетку на стол, Мэтью сорвался со стула и бросился к Джейн, резко срывая гостью с ее места. Джейн задохнулась от волнения, и Уоллингфорд заметил, как соблазнительно приоткрылись ее уста. Не в силах контролировать свой безумный порыв, он потянулся к восхитительным пухлым губам, желая неистово ласкать их, проникая все глубже… Джейн часто задышала, и Мэтью увидел, как ее губы замерли в дюйме от его, едва не слившись в поцелуе. Они едва коснулись друг друга, но в следующее мгновение Джейн резко отпрянула.
Бедняжка дрожала в объятиях Мэтью, а он лишь крепче прижимал ее к себе, борясь со своими необузданными желаниями.
— Джейн, позвольте нам начать все сначала!
— Как? Прошлое следует за нами по пятам! Уоллингфорд крепко схватил ее за подбородок:
— Не знаю как, но мы будем с вами близки, Джейн. Я признаю только секс.
— А я не позволю вам овладеть мною! Не буду пустым сосудом, который вы наполните и выбросите, когда удовлетворите свою похоть!
— Выходит, мы с вами зашли в тупик. Она кивнула и подобрала свои юбки:
— Доброй ночи, милорд.
На следующее утро Джейн пробудилась от беспокойного ночного сна, обнаружив, что волосы спутались, а глаза опухли от бессонных часов. Черт побери этого графа! И какого дьявола Уоллингфорд вошел во все ее мысли и мечты? Ну почему в памяти Джейн всплывал не тот эротический, чарующий момент, когда их губы оказались совсем рядом, а те обидные колкости, что когда–то слетали с его уст?
Отбросив покрывало, Джейн подлетела к тяжелому резному гардеробу и принялась срывать те несколько жалких платьиц, которые у нее были, с вешалок. Она уедет из поместья этим же утром! Она не даст этому безжалостному чудовищу, этому людоеду второй шанс, не предоставит ему возможности выяснить о ней что–нибудь еще! С таким недостойным мужчиной связываться нельзя! И почему Джейн должна беспокоиться о том, что граф подумает, когда она сбежит, не выполнив условия их соглашения? И что вообще значат правда и честь для такого человека, как Уоллингфорд?
— Я… я вижу, вы собираетесь домой… Услышав тонкий голосок, Джейн выпрямила спину и посмотрела на дверь. На пороге, все еще сжимая медную ручку двери, стояла Сара.
— А мой брат знает? — еле слышно спросила она, медленно обведя взглядом пустой чемодан, раскрытый на кровати, и пустой шкаф. — Если… если я сделала что–то не так, скажите мне. Не уезжайте… М… мой брат…
— Сара, это совсем не то, что ты подумала! — отозвалась Джейн, с тоской глядя на дрожащие губы девчушки и ее блестящие глаза.
Вдруг очнувшись, медсестра подбежала к больной и помогла ей медленно дохромать до кровати.
— О господи, ты ведь должна лежать в постели! Как тебе удалось… Впрочем, уже не важно, — пробормотала Джейн, укладывая Сару на кровать. — Как ты себя чувствуешь?
— Я так устала лежать в постели весь день! Никто не хочет играть со мной! — пробурчала Сара, словно капризное дитя. — Все меня оставили. Я совсем одна…
