Правда, неизвестно, что там они внутри, у себя в головах думают. А Антон-то прекрасно понимал, что к чему. В глубине души хотелось, чтобы это ему на ярко освещенной софитами сцене и под аплодисменты полного зала именитых юристов в отглаженных смокингах и «бабочках» (у него в шкафу таких полно) торжественно и официально вручили бронзовую статуэтку и красивый диплом со значительными подписями… Чтобы это ему рукоплескала голливудская публика, и кинозвезды с мировым именем обещающе облизывали пухлые, умелые губки… Правда, у него были артистки, а Миледи делала минет наверняка лучше, чем Шарон Стоун, хотя масштаб, конечно, не сравнить… А он любил крупный масштаб и высшие разряды! И знал слово «эрзац» — тоже вычитал в словаре… Но чтобы получать настоящее, надо было жить совсем по-другому… Не бросать школу после восьмого класса, корячиться в институте, горбатиться на официальной работе… И что тогда? Был бы очкастым «ботаником» с пустыми карманами… Круг замкнулся!
А сейчас в домашнем сейфе у него не меньше двух миллионов евро наличкой, десяток домов в разных странах мира, квартиры в Москве, прикупленные менты, начальники, политики, депутаты… Он известный в городе человек, спонсор и меценат, председатель нескольких общественных организаций и благотворительных обществ. Все это тоже эрзац, но в сегодняшнем мире мало кто проводит границу между эрзацем и настоящим. Больше того, эрзац, особенно приправленный деньгами, часто выдают за настоящее, а настоящее считают эрзацем… А раз так, то все в порядке и жалеть не о чем!
Только о том, что его ближайшее окружение — корефаны, с которыми он делает все дела, зашибает бабло, жрет вкусные блюда, бухает сумасшедшей стоимости напитки, трахает классных телок, — они не делают разницы между Марлоном Брандо и его героем, не знают, что Брандо от «Оскара» отказался, а «сменивший» его в следующих сериях Аль Пачино тоже удостоился высшей киношной награды, но статуэтка уже была ему не положена… Впрочем, он и сам узнал это из словаря, потому что считал «Крестного отца» своим программным фильмом… Так что жизнь удалась! Но вот счастлив ли он?
На второй трети сигары, как и положено, раскрылись пряные тона, словно с загорелого девичьего тела сбросили шелковое белье. Но обычного удовольствия он почему-то не получал…
Антон докурил сигару и, вопреки обыкновению, грубо раздавил окурок в пепельнице. Вопрос про счастье часто приходил ему в голову, но он никогда на него не отвечал. Не потому, что не знал ответа, а скорей оттого, что знал… И ответ ему не нравился, ибо перечеркивал все, чем он гордился и ради чего жил на свете…
В дверь тихо постучали. Осторожно заглянул Хитрый. Он был Проводником. Почти все контакты Антона проходили через него. Хитрый всегда находился при шефе и носил его телефон. Он принимал все звонки, докладывал хозяину, а тот командовал: что ответить или что кому передать… Антон первый завел такую моду, другие вначале удивлялись, а потом и сами ей последовали, хотя и без фанатизма: то личный аппарат заведут, то берут трубу напрямую, то звонят куда-то целыми днями… В отличие от них, Антон железно следовал им же установленным правилам: сам он брал трубку крайне редко, по примеру Дона Корлеоне, который никогда не подходил к телефону, а личный аппарат, по которому звонил в исключительных случаях, держал в сейфе. Даже когда звонила Миледи или другая телка, он просто передавал: когда и куда им надо приехать.
Он вопросительно взглянул на Хитрого.
— Гуссейн, — прикрыв микрофон, прошептал тот.
Некоторое время Антон раздумывал. Звонок, застающий тебя за первой утренней сигарой, по определению не может быть приятным. Хотя, с другой стороны… С другой стороны, Гуссейн может высказаться по поводу вчерашней темы. Возможно, у него есть мнение, которое он не мог озвучить в присутствии Гарика, Итальянца и остальных. Тогда между ними возникнет некая доверительность, что очень важно. Он умел находить общий язык с самыми разными людьми, заключал самые невероятные союзы, пусть и временные, но позволяющие достигать поставленных целей. Это была сильная сторона Антона, за которую его называли дипломатом.
Хитрый терпеливо ждал.
— Давай, — Антон протянул руку и поднес телефон к уху.
— Здравствуй, братишка! — весело и слегка покровительственно сказал он, хотя Гуссейн был гораздо старше и это Антон больше подходил на роль «братишки».
— Здравствуй, Сережа, здравствуй, дорогой! — своим обычным, сладким, как варенье из роз, голосом начал Гуссейн. Но тут же сбился с обычного тона.
— Вчера вечером машину Гарика подрезали на 31-й линии, — озабоченно сообщил он. — Какие-то молодые отморозки… Налетели: палки-малки, кастеты-мастеты, пистолеты травматические… Мокей со Степашкой в больнице, у самого ребра поломаны… Гарик на тебя думает…
— Он что, еб…тый? — искренне удивился Антон. Он всегда был против конфликтов, особенно между своими, предпочитая миром разрешать возникающие споры. И все это знали. Больше того, ему даже прозвище дали: Миротворец.
— Ты что, Гарика не знаешь? Это же обезьяна с гранатой! Думает, ты его опустить решил…
— Если бы я хотел его опустить, он ходил бы сейчас по городу с петушиным пером в заднице, — сказал Антон. И то была чистая правда. Но правда его, Антона. У Гарика по этому поводу, несомненно, была своя правда. И чья правда возьмет верх, зависело от многих причин.
Гуссейн сокрушенно молчал.
— Что за х…ня?! — сказал Антон, распаляясь. — Какие ножи, какие травматики? Если бы их из автоматов постреляли, еще куда ни шло… Хотя я на такие гнилые дела не подписываюсь, ты же знаешь…
— Да, знаю, — сказал Гуссейн.
— И вообще, зачем мне это?! Из-за чего?! Из-за того, что вчера базар прошел неровно?! Он меня за идиота держит?!
— Не знаю. Только он уверен на все сто, что это твоя работа…
Теперь замолчал Антон. Он взял изуродованный окурок сигары, осмотрел, покачал головой и положил обратно в пепельницу.
— И что теперь?
— От него чего угодно можно ожидать. Только я не знаю, чего именно, — Гуссейн опять вздохнул.
— А зачем ты мне все это слил, если ничего не знаешь?
— Вчера в «Аксинье» ты от души говорил, от чистого сердца, — произнес Гуссейн, и Антон живо представил себе, как он умильно закатывает свои масляные черные глазки. — Про то, что надо объединиться, забыть ссоры и все такое. А тут такая фигня… Будто кто-то нарочно вставляет палки в колеса. Понимаешь? Магазины разгромили, на Гарика наехали… Может, это московские мутят?
— При чем одно к другому! — раздраженно сказал Антон. — Сравнил: магазины и ДТП… Молодые, говоришь?
— Лет по двадцать, даже меньше. Четверо, на старой серой «бэхе» с тиходонскими номерами. В черных штанах, черных рубахах с погонами. Такие, знаешь… Как какие-то легионеры в форме…
— Ну вот! Разве они магазины крушили? Там были серьезные типы. А здесь — обычное быковство!
