— Да Батон…
Босой матерится.
— А чего ж он ко мне идет жаловаться?!
— Батон слетел с катушек, — сказал Паяло, не скрывая презрения. — Бухой он. Ему все пох…
Да, тиходонская община лежала в дерьме. Никто никого не боится, всякая шелупень что хочет, то и делает…
— И мне пох! — рассвирепел Босой. — Может, мне самому их по точкам водить?! Может, я сам должен «крыши» ставить?!
Он ударил кулаком по столу, поднялся. Движение оказалось слишком резким, Босой болезненно поморщился, оперся о стол. Батон его до самых печенок достал. Был он никто, никем и остался, пусть даже сейчас две бригады под ним, пятнадцать человек — такие же уроды, как он сам. Колотуха из их числа.
Припадая на правую ногу, Босой прошелся по гостиной. Обстановка в его доме не отличалась изысканностью — простой стол, накрытый льняной скатертью, старый облупившийся сервант в стиле «модерн» (как его понимали во времена 22-го съезда КПСС). И напольные часы размером со шкаф. Ни компьютера, ни телевизора. Босой не любил новшеств. Он вполне комфортно ощущал себя в обстановке середины 60-х, когда даже приемник «Ленинград» на десяти транзисторах считался в «Шанхае» редкой, суперской роскошью.
— Чья это точка? — зло спросил он.
— Не знаю, — пожал крутыми плечами Паяло.
Босой добрел до серванта, открыл бар, где среди аптечных коробок стояла одинокая бутылка перцовой настойки. Бутылка его не интересовала. Он раздраженно пошуршал упаковками, что-то забросил в рот, торопливо разжевал.
— Зови сюда Колотуху!
Паяло кивнул и вышел из гостиной. Босой смотрел ему вслед и потом долго не отрывал взгляд от закрывшейся двери, как будто подозревал, что его подручный остановился по ту сторону и то ли подслушивает, то ли подсматривает.
Да, бардак и разложение… Он ничего не мог с этим поделать. Он болен и слаб, это видно всем, не ему одному. В Нахичевани, на территории Карпета, сдали в мае новый торговый комплекс — полтора квадратных километра торговых площадей. Карпетова доля, которую он отстегивает в общак, не увеличилась ни на рубль, даже усохла немного. Итальянец вдвое сократил поступления, без всяких объяснений. Гарик платил исправно, но на юбилей Босого, куда званы были лишь немногие избранные (шумных компаний Босой так же избегал, как и новшеств), не пришел. Просто не пришел. Позже извинился чисто формально: приболел типа. И Костя Ким не пришел. При этом внешне, напоказ, все они как бы уважают «папу» — обращаются на «вы», вытирают ноги о коврик при входе…
Ну, и все, пожалуй. А главным образом их гребаное уважение выражается в том, что они прилюдно не посылают Босого на три буквы и не пытаются вогнать ему пику в глаз. Большое одолжение. Поэтому предъявить им Босому нечего. Да он и не стал бы, поскольку понимал, что реальной силы у него нет. Ни в высохших мышцах, ни в личных «бригадах», ни на воле, ни в зонах. Его время ушло. Если возбухнет в открытую, то «Смотрящим» оставаться ему недолго. Поставят кого угодно, кого тоже не жалко будет потом скинуть. Батона, к примеру. А его самого под капельницу определят. Или сразу на Северное кладбище…
Эх!.. Будь он помоложе, поздоровее — вот как эти лоси мордатые, к примеру… Как их там?
Дверь распахнулась.
— Вот он, Колотуха! — Паяло подтолкнул в комнату широкоплечего парня с простым крестьянским лицом, над которым кто-то серьезно потрудился: нос опух, возле левого глаза вздулась и пульсирует блямба размером с детский кулак, зрачок плавает в крови.
— Колотуха, значит! — сказал Босой, недобро прищурившись на гостя. — Тот самый мудозвон, значит?
Вопрос адресовался непонятно кому, в пространство, да и мудозвоном признавать себя никому не хочется. Потому Колотуха дипломатично промолчал, одергивая вылезшую из штанов рубаху.
— Ну, что уставился, как хер на бритву? Отвечай!
— Ну, я, — выдавил Колотуха.
— Что там было у вас? Почему отмудоханный?
— Так на нас стволы наставили! — Колотуха заморгал, зашмыгал носом. — Под стволами не очень-то размахаешься…
— Сколько стволов?
— Не помню… Два, кажись. Ружья такие короткие… Не «ИЖ», не «тулка». Посерьезней. Помповые…
— В обычном баре?
— Ну да. Я сам как бы офигел… Мы с битами, а у них стволы… — Колотуха выпучил глаза. — И внаглую, главное, прут, как будто за ними сила большая. Говорят: здесь Жора Каскет рулит, ваше дело десятое.
— Кто?! — Босого даже в пот бросило. — Кто там главный?!
Он надеялся, что ослышался. Может, этот идиот перепутал прозвища… Но нет, он печенкой чувствовал, что вот этот дебил подставил его так, как никто и никогда не подставлял. Да не только его — всю общину подставил!
— Каскет, Жора какой-то… — нехотя повторил Колотуха. И, будто оправдываясь, добавил: — Рожа конкретная… Русский вроде…
Босой посмотрел на Паяло. Тот ничего не понимал, только переводил взгляд с хозяина на Колотуху и обратно.
— Тебе кто разрешил туда соваться?! — покраснев, засипел Босой. Таким у него получился грозный крик. — Тебе кто отмашку дал?!
— Так, Батон послал район обходить и новые точки крышевать…
— А к Каскету он тебя посылал?! Отвечай, падло!
— Да мы всех подряд стрижем! Откуда я знаю, кто такой этот Каскет?
— Это московский «законник», его большие авторитеты на нашу землю прислали! — заорал Босой, и на этот раз голос прорвался в полную силу. — А на меня возложили ответственность за его безопасность и спокойствие! Вся община за него отвечает!
Колотуха побледнел.
— Что тебе сказал этот Каскет?
— Про вас спрашивал…
— Что спрашивал?!
— Посылали вы меня к нему или нет…
— И что ты сказал?!
— Сказал — нет…
Босой перевел дух. Но Колотуха тут же добавил:
— Он вас на восемь к себе в точку вызвал…
В груди заболело еще сильнее.
— Зачем?
— Не знаю. Сказал — пусть придет! — Колотуха переступил с ноги на ногу.
Босой поднял брови и хрипло задышал.
— Вот муд-дак!..
Тоже безадресно, хотя догадаться несложно. Мудозвон, а теперь еще и мудак. Или это все-таки про Каскета?
— Да отморозки они все, сто раз ясно! — подал голос Паяло, хотя его никто не спрашивал. — Не по рангу кипешат! Чего захотели, суки! Ага! Чтоб сам Хранитель к ним по вызову бегал!.. Во на, пусть выкусят!
Босой посмотрел на него, рявкнул:
— Закрой пасть!
Больно умные все стали. И заботливые. Он и на полсекунды не поверил, что Паяло это от чистой души ляпнул, по заботе. Тоже, как и Карпет с Итальянцем, снаружи видимость сохраняет, а внутри волком смотрит, ждет, как откусить побольше.
