– Но квартиру ты не продал, – напомнила я.
Вадим стукнул кулаком по столу.
– А ты спросила у Лейлы, чем страдала мама?
– Нет, – призналась я.
– Рассеянный склероз, – чуть тише пояснил Сперанский. – Его нигде бы не вылечили. Я тоже говорил с врачом и поинтересовался: «В Германии ей точно помогут?» Он объяснил: «Избавить от болезни нельзя, можно только загнать ее в фазу ремиссии. Но у Ксении тяжелая стадия, ее ждут слепота и мучительная смерть от отека легких». Какого черта он тогда пел про поездку в Мюнхен?
– Почему же специалист, невзирая на мрачный прогноз, предложил лечение за границей? – спросила я.
– Я тоже об этом спросил. И услышал в ответ: «Нужно использовать все шансы. Вероятно, после курса лечения в немецкой клинике ваша мать проживет на полгода дольше». Ага! И все равно скончается! – взвизгнул фэншуист. – Отличный совет: продайте все, что имеете, чтобы продлить мучения умирающей на шесть месяцев.
Я со смешанными чувствами наблюдала за Сперанским. У каждого человека свое видение событий. Лейла считала подругу замечательной, самоотверженной матерью, а Вадик бунтовал против сверхопеки, и каждый из них по-своему прав. Но есть объективные свидетельства. Вадим ненавидел свою фамилию. Мне врал, что был Мирославским и взял фамилию Сперанский из-за «неправильного» сочетания букв «рос» и «лав», а на самом деле просто не желал видеть в паспорте «Жрачкин». И если человек любит мать, то вопреки здравому смыслу и всем заявлениям о неизлечимости ее недуга он бросится продавать жилье, машину и себя лично, но увезет больную в Германию – да хоть на край света! – использует пусть даже призрачный шанс на продление ее жизни.
– Что ты на меня уставилась? – заорал Вадим. – Нашлась совесть человечества! Я всю жизнь пытаюсь из нищеты вылезти, и вечно облом. Думаешь, я не помню подробностей своего детства? Мы выбрались из убогой халупы, когда я уже ходил в школу. Стебунков запихнул бывшую жену с ребенком в жуткие условия! Комнатушка меньше десертной тарелки, мы с матерью спали валетом на диване. Вместо кухни – щель. Там не было раковины, посуду мыли в ванной. Господи, ванная… Рукомойник и унитаз, душа нет, приходилось ходить в баню. Тебе этого не понять! Таскались в баню по субботам с сумкой, в которой лежали мочалки, мыло и чистое белье, сначала на метро, затем на трамвае. Весь выходной посвящался помывке. А на неделе «ополаскивались» в раковине. Ели дешевое дерьмо, одевались в тряпки. И мне следовало опять очутиться на дне? Ради чего? Чтобы немецкие врачи напичкали мать таблетками, нафаршировали уколами, а потом, набив карманы деньгами за проданную мной квартиру, развели своими жадными бюргерскими ручонками и проблеяли: «Увы, ничего не помогло».
– Перестань, – попросила я.
Но Вадима понесло, он окончательно потерял самообладание.
– Мать про бывшего мужа помалкивала, имени его не называла, я был Жрачкин. Вдумайся – Жрачкин! Легко мальчику с такой фамилией в школе? Дети злы, меня задразнили почти до смерти. И в институте было не лучше, находились педагоги, которые говорили: «Жрачкин, идите отвечать», – и ухмылялись… А ведь можно было избавить меня от мучений. Я просил разрешения на смену фамилии при получении паспорта, хотел стать Мирославским. И что? Мать мне отказала, лепетала какую-то чушь про родословную и предков. Да она была сумасшедшей! Я решил все сделать сам, так она без меня получила мой паспорт. Принесла его домой, а там – Жрачкин! Ты хоть знаешь, как трудно фамилию поменять, если ее в паспорте поставили?
Вадим задохнулся от ярости. Я вскочила и поспешила налить ему воды. Но Сперанский смахнул стакан на пол и добавил децибел в голос:
– После смерти матери я нашел свое свидетельство о рождении в документах, которые мне швырнула Лейла. Там же было и золотое обручальное кольцо. Навести справки о Стебункове ничего не стоило. Он оказался богат! А мне не перепало ни копейки! Отец должен мне алименты за восемнадцать лет! Я его сын!
Лицо психолога окаменело, но губы продолжали шевелиться.
– Всего-то хотел… услышать ласковое слово… но… К нему было не подступиться. Папочка то за границей, то заседает на совещаниях, то фитнесом занимается. Всегда ходит с охраной, посещает такие места, куда простого смертного близко не подпускают. Но зимой я таки умудрился к нему подойти, сказал: «Папа, я Вадик, твой сын». А он…
Сперанский стиснул кулаки и поднес их к груди.
– А он посмотрел на меня, как на таракана: «Молодой человек, вы не первый, кто пытается прикинуться моим родственником. Должен вас разочаровать: я не имею детей». И велел охране меня вышвырнуть. Сволочь! Гадина! Вот тогда я и решил: пусть он сдохнет! Кому тогда его деньги достанутся, а? Ответ понятен: я докажу свое родство, ведь есть метрика… Я его урою… я…
Вадим снова захлебнулся яростью. А меня отшатнуло в сторону.
– Ты соврал насчет заказчика!
Сперанский обрушился на стул и сгорбился, а я лепетала:
– Никто другой не собирался навредить Ивану Гавриловичу… Ты по своей инициативе создал антиоберег…
Фэншуист поднял голову.
– Довольна? Порылась в чужом грязном белье? Да, я направил на него лук со стрелами, но из-за энергосберегающей лампочки процесс вышел из-под контроля, удар достался сначала Нине, потом Наде.
Я села рядом с Вадимом и взяла его за руку.
– Ты хотел убить Стебункова?
– Да! – с вызовом воскликнул Вадик.
– При помощи талисмана? – уточнила я.
– Конечно, – подтвердил Сперанский. – Создание такого антиоберега дело непростое, потребовались месяцы кропотливой работы, изучения обстановки.
– Этой зимой ты наконец-то пообщался со Стебунковым, а тот прогнал тебя, потому что знал правду о твоем рождении, и ты начал действовать, – устало подвела я итог. – А Мамонова, Васильеву и Барсукова тоже убил талисман?
– Нет, – неожиданно спокойно ответил Вадим. – Вообще-то мне и в голову не приходило, что деньги Стебунков может завещать друзьям. Я, перед тем как сконструировать лук, проконсультировался с адвокатом, и тот объяснил, что родной сын имеет все шансы получить свою часть. Юрист еще добавил: «Если вас нет в завещании, то придется постараться, чтобы получить капитал. Хорошо, что есть метрика, где указано имя отца, значит, он вас признал. А раз так, вы наследник. Кстати, приемные дети имеют те же права, что и родные». Я ничего не знал о приятелях Стебункова. Выяснил только, что у него нет ни жены, ни детей, кроме меня, и приступил к созданию амулета. Можешь мне не верить, тыкать в нос объявлениями, которые составляла Нина, но я повторяю: никогда не занимался черными талисманами. Впервые создал его для своего жестокого отца и пристроил в санузле во время визита к нему.
Я встала и начала ходить по комнате.
– Почему же заболели Нина и Надя?
Фэншуиста передернуло.
– Снова-здорово! Тебе приятно твердить про мою ошибку? Энергосберегающая лампочка…
